Пролетела еще утка.
Далеко, в низовье реки, раскатился выстрел.
— Заряда на утку не жалко, почему так?
Покенов сел на оленя. Ударил его ногами. Поднялся на заросший серебристым тальником обрыв. Стая лодок выплывала из-за кривуна реки.
— Русские едут!
Покенов сжал в кулаке поводок:
— Наверно, голод у них, если заряда на утку не жалко.
Он прислушался, повернув к лодкам большое обветренное ухо.
Кто-то пел веселую песню.
Торопливо понукая оленя, Покенов пригнулся к луке седла, словно ему опустили на старческие плечи мешок с юколой. Ударил оленя.
— От людей куда уйти? — быстро бормотал он. Глаза его беспокойно смотрели то вперед, то в стороны. — Жадные едут люди, дома им мало места, наверно. Сюда едут. Эти совсем выгонят... К морю прогонят. У моря мох плохой... Олени умрут... Бедняк я буду... Один раз ушел, второй раз куда уйти?
Олень быстро бежал по узкой извилистой троне. Покенов качался в седле.
— Река быстрая... Сегодня не пустит их. Однако скорей надо... Пускай Сашка Кононов тоже боится.
Покенов бил оленя ногами. Тропа вилась меж высоких коричневых лиственниц. Игольчатые ветви, тесно переплетаясь, давали тенистую прохладу. Но не приносила прохлада успокоения, не было прежней уверенности, лиственницы казались чужими, уходящими от него. Покенов закачался в седле. Закрыл глаза. Может, сон... Откроет глаза — все по-старому будет.
С налету ударился об его лоб черный жук.
— Куда уйти? — щупая лоб, затосковал Покенов. — У моря рябчик не свистит, бурундук не бегает... Сохатому зачем кричать... Нет их там... Комар, наверно, есть... Мох плохой, что делать буду?
Можжевеловая колкая ветвь спружинила от оленьей ноги, ударила по лицу старика, оцарапала щеку.
«Плохое время», — размазывая кровь, подумал он.
В прошлом году, в солнечный март, в стойбище Малая Елань возвратился из Москвы комсомолец Микентий Иванов. На его ногах были серые валенки. Люди обступили Микентия, чмокали губами, разглядывая диковинную обувь; трогали валенки пальцами. Нюхали.
— Какой зверь? — тихо спросил старик Юрынов. Много зверей он знал, много охотился, и стыдно ему было спрашивать Микентия Иванова. Он спросил тихо.
Микентий хлопнул валенком но валенку, стряхивая снег.
— Овца.
— Не знаю такого. Никогда не видал.
— Сестра гурану будет. Домашняя она, как олень. Много их в России.
Покенов засмеялся:
— Глупые люди, волос взяли, кожу бросили. Крепче разве будет?
— Кожа на овце осталась, волос срезали, опять вырастет. Там не глупые люди. — Микентий улыбнулся, показав белые, крепкие зубы.
— Зачем вернулся к глупым? — сощурив глаза, спросил Покенов. Он сплюнул и повернулся спиной.