В тайге все есть, только надо найти да суметь взять. Жили хоть и не жирно, а сытно. Рыбу ловили. Рыбу ловить просто. Заездок мы ставили. Попадало помногу, но мы не жадничали. Но и это потом, заездок-то, когда уж постаршели. А так-то, по мальчишеству, каряками промышляли. Добрая она птица, каряка-то. Обличьем вся в рябчика, только чуть поменьше да ободок вокруг глаза не такой. Каряк просто ловить. Ружья не надо. Удилище срежешь подлиннее, на конце из волоса петлю наладишь, накинешь каряке на шею и сдернешь. Глупая птица. С утра и дотемна мы по тайге шмыргали. Глаз приручали. У каждого по луку, и рябчика нам сбить или голубя — раз вздохнуть.
Петька чуть повыше меня, но тонкий на кость. А я как пенек: откуда ни ухватись, все кругло. Но только как парнями стали — сравнялись. Петьку в кость роздало, а меня вытянуло. Ловкие мы с ним были. На дерево ли влезть, зайчонка ли поймать — пустое нам дело. И скажи, тесно не было. Потому глаза хоть и видят, да ум-то малый, и кажется все просторным. Думали, конца-краю этому простору не будет, а вышло так, что и воздуха не хватило. И все из-за девки... Хороша была, Степанидой звали. Стали с нею встречаться. И видим с Петькой — мешаем друг дружке. А дело к зиме тянет. Пора белковать.
«Кого ждать будешь?» — спросил ее Петька.
Она посмотрела и говорит:
«А того, кто больше соболей принесет». Да с тем повернулась и ушла.
Ладно. Собрались мы на охоту. Друг на дружку не поглядели, разошлись.
Как зима прошла, я тебе говорить не буду. По чуть не подох я, ловя собольков. Только о них и думал. А как засинело небо, так и к дому повернул. Гоню вовсю. Гляжу — ждет Степанида.
«На́, говорю, получай двадцать восемь!» Соображаешь, столько соболей поймать одному. Да и выбросил на землю перед нею из мешка всю добычу.
А она и не посмотрела.
«Не тебя, говорит, жду. Петр где?»
Слова я не сказал, ушел. И не был я лет двадцать дома. А все ж пришел. На родные места всегда тянет. Ну, матери нет. Умерла. Дай, думаю, посмотрю, как Петька живет. А Петьки тоже нет. С того раза так и не вернулся. Потом уж охотники нашли его в землянке. Ногу, вишь, сломал. С голоду помер. А может, еще с чего, не знаю. А Степаниду другой обабил — Галактион Седых. Плюнул я и подался в тайгу. И скажи на милость, и там ведь из-за бабы неприятность вышла. Ну, да это другая история...
Он замолчал. Начинало уже темнеть, и надо было мне идти, но не хотелось расставаться с этим рыжебородым, таким интересным стариком.
— А что же это за история? — спросил я.
— Была такая, нечистая кровь. Тому лет пятнадцать будет. — Он раскурил трубку и стал рассказывать.