— Привет, Семихатка.
— Здравствуй. К обеду кончишь?
— А что? Наверно, кончу.
— Тогда в машинное отделение перейдешь, я покажу, что там сделать надо.
— Чего ради? — удивился Костя. — Тут еще объект есть, а на палубе вкалывать куда приятнее.
— Вот я и хочу сюда молодого поставить, — объяснил Михаил, — раз здесь полегче. Парень-то недавно из ремесленного, сложное задание поручать рановато.
— Брось, Семихатка, ерундить. Никуда я не пойду, — упрямо сказал Костя.
Михаил не ожидал возражений, удивился. По голосу, по всему виду Кости понял, что тот решил стоять на своем. И стало ясно почему. Для него помощник бригадира остается Семихаткой, над которым можно без конца подтрунивать, глядеть свысока. И если сейчас же не поставить все на свое место, то такие отношения будут продолжаться, Костю слушаться не заставишь, не из тех он, кто охотно признает ошибки. Еще бродит старая закваска «чемпионская».
Костя истолковал молчание Михаила по-своему, как нерешительность. Повторил:
— Никуда не пойду.
— Надо — пойдешь!
— Ничего не надо, не выдумывай.
Подчиняться Семихатке не собирался. И вообще несправедливо, что приезжий, который без году неделя на заводе, командует тем, у кого отец и дед проработали тут весь век, кто сам, можно сказать, здесь вырос. Пусть Семихатка не воображает.
— Ведь ты лучше с работой справишься, чем молодой, — спокойно и рассудительно проговорил Михаил, который не терял надежды урезонить спорщика.
— Ты меня не агитируй, я сам знаю.
Терпение и благоразумие Михаила иссякли. Строго сказал:
— Если так, выполняй распоряжение. После обеда на тот объект, что нужно.
Костя распалился еще пуще:
— Распоряжение! А ты кто такой, — распоряжаться!
— Помощник бригадира, сейчас его заменяю, пора знать.
— А-а! Начальство шибко! Распоряжения отдает! — Зол был Костя на весь мир и только случая искал, чтобы на ком-то сорвать злость.
Крупнее поругаться им не пришлось. Чтобы не наговорить лишнего и не испортить отношения совсем, Михаил ушел. Дальнейших Костиных слов не слышал. Того это еще больше вывело из равновесия. Бормоча что-то себе под нос, рывком опустил щиток, принялся за дело. Как ни злился, а понимал, что перейти под палубу, хочешь — не хочешь, придется. Настроения это, конечно, не улучшало. Придумывал планы мести Семихатке, а придумать ничего не мог.
В таком состоянии заметил Нину.
Примирение их не налаживалось, продолжали друг на друга дуться. Оба готовы были к мировой и если бы сразу после ссоры объяснились, то давным-давно наступила бы в отношениях между ними ясность. Поговорить по душам не удалось, время шло, и обида девушки, раскаяние парня переросли во взаимное упрямство. Глупое чувство принялось главенствовать надо всем, диктовать условия. День сменялся днем, а Нина с Костей ждали, кто первый сделает добрый шаг.