Сегодня утром услышав, как какой-то астроном рассказывает о мириадах солнц, я не стал приводить себя в порядок: к чему теперь мыться?
Скука — это, несомненно, одна из форм тревоги, но тревоги, очищенной от страха. В самом деле, когда скучно, то не страшишься ничего кроме самой скуки.
Тот, кто пережил какое-либо испытание, смотрит свысока на тех, кому не довелось его пережить. Несносное самомнение со стороны подопытных…
На выставке «Париж — Москва». Испытал потрясение от портрета Ремизова в молодости, написанного Ильей Репиным. Когда я познакомился с Ремизовым, ему было восемьдесят шесть: он жил в полупустой квартире, которую консьержка хотела отобрать для своей дочери и строила козни, чтобы выжить его оттуда под тем предлогом, что эта квартира — рассадник заразы, крысиное гнездо. Вот до чего дошел тот, кого Пастернак считал величайшим русским стилистом. Контраст между жалким, истрепанным, всеми покинутым стариком и образом блистательного молодого человека поразил меня настолько, что у меня пропало всякое желание смотреть оставшуюся часть выставки.
Древние с недоверием относились к успеху не только потому, что боялись ревности богов, но и потому, что опасались того внутреннего дисбаланса, которым всегда сопровождается любой успех. Поняв эту опасность, как высоко они поднялись над нами!
Невозможно проводить бессонные ночи и при этом заниматься какой-то профессией: если бы родители не финансировали моей бессонницы, я бы в молодости несомненно покончил с собой.
В 1849 году Сент-Бёв писал, что молодежь отвращается от романтического зла, дабы, по примеру сенсимонистов, мечтать о «безграничной победе индустрии».
Эта мечта, полностью осуществившись, бросает тень на все наши начинания и на само понятие надежды.
Все эти дети, которых я не захотел иметь, — если бы только они знали, каким счастьем мне обязаны!
Пока дантист терзал мои челюсти, я думал о том, что Время — единственное, о чем стоит размышлять, что именно благодаря ему я сижу в этом роковом кресле и что все трещит по швам, включая остатки моих зубов.
Если я всегда относился к Фрейду с недоверием, то виноват в этом мой отец: он рассказывал свои сны моей матери и тем самым каждый раз портил мне утро.
Поскольку вкус к злым поступкам является врожденным, нет нужды прилагать усилия для его приобретения. Ребенок сразу же проявляет свои дурные наклонности, но как ловко, умело и напористо он это делает!
Педагогической науке, достойной своего имени, следовало бы ввести такую меру наказания, как отсидку в смирительной рубашке. Для всеобщего блага стоило бы, пожалуй, не ограничиваясь детством, распространить эту меру на людей любого возраста.