Стоя на тесной площадке, окруженной белым парапетом, она вглядывалась вдаль.
— Пуату, ты меня защитишь?
Черепица острых башенок отливала свинцовым блеском. Их флюгера поскрипывали от поднявшегося с болот влажного ветра. Широко раскрыв крылья, в чистом небе над замком плыл сокол.
Лес начинался за Плесси. Перед ним курчавилась зелень парка, желтела полоска поля, а вдалеке, левее, меж небом и землей то ли облаком, то ли тенью лежали знаменитые болота Пуату.
Со своей башенки Анжелика не могла приметить там никаких признаков жизни. Раскидистые деревья Бокажа скрывали от глаз ровную зелень полей. Дома арендаторов таились под сенью огромных каштанов. Деревни были так затеряны в глуши, что звук их колоколов тонул в лесном шуме.
Земля религиозных войн. Совсем невдалеке было то проклятое поле, где в 1562 году войска католиков вырезали сотню мужчин, женщин и детей, собравшихся на проповедь. А почти рядом, около Партене, еще помнят рейтара-протестанта, что готовил себе фрикассе из ушей монахов. Земля бунтовщиков и бандитов, Брюскамбиля и «босоногих», которые при Ришелье охотились за сборщиками налогов. Край болотных людей, за которыми при Мазарини вотще гонялись солдаты, а те утекали у них из рук, «словно угри в водосточных канавах».
Ребенком Анжелика была уверена, что все чужаки — иностранцы, если не враги. Она смотрела на них косо, полная подозрительности и недоверия, безотчетно боясь того, что они несли с собой и что могло внести смуту в таинственный порядок земли ее детства, понятный только ей и ее близким. Теперь она опять ощущала то же. Милая, надежная линия здешнего горизонта не должна пропустить посланцев французского короля, когда они явятся, чтобы арестовать ее.
Солдаты, стоявшие на часах и набивавшие трубки, рассеянно теребя кисеты, были немногочисленны. В Пуату их перебьют по первому сигналу. То же случится и с отрядами, преследующими протестантов. Уже нескольких непутевых вояк обнаружили с перерезанной глоткой в канавах, а женщины из Морве и Меля, которых пытались силком притащить к мессе, швыряли в лицо солдатам пепел и пыль, и те, ослепленные, убирались в Плесси ни с чем.
Герцог де Ламориньер и два его сына, принадлежащие к могущественному гугенотскому роду, укрылись в гроте у брода в Санти, предварительно прикончив драгунского лейтенанта, пожелавшего занять их поместье.
Теперь почти все рассказы кормилицы Фантины заканчивались так: «Военные люди все разрушили, и жители ушли в леса», или же: «Бедный рыцарь хотел избежать королевской мести и укрылся на болотах, где прожил два года, питаясь только угрями и дикими утками…»