Толстый, словно арбуз, в пестром халате, вкатывается слуга, в изумлении раскрывает рот и застывает на месте. «О великий аллах! Чудеса творятся на свете: голова, несравненная голова великого Фет Али вертится в руках чужестранца!» Наконец, повернувшись еще раз, голова останавливается. Хан доволен.
— Пиши! — резко и повелительно бросает Гмелин прислужнику. Ханский прислужник старательно выводит причудливые восточные письмена: «Дабы излечить опухоль Фет Али Хана, я, профессор Императорской академии наук Гмелин, предлагаю…» Далее следует целый список лекарств, которые необходимо принимать хану, чтобы опала опухоль. Перечислив все необходимое, путешественник умолкает.
Хан милостиво кивает ему на прощание.
Поклоны, поклоны, поклоны. Они сопровождают ученого до самых дверей. Точно большие маятники, качаются головы немых вежливых слуг. «Болванчики!» — думает Гмелин.
В детстве мать подарила ему на рождество шкатулку, и точно так же кланялись серебряные танцоры-болванчики, окончив коротенький менуэт. Однако не слишком ли он шутит? Наверное, во время этой тягостной аудиенции он тоже немного походил на одного из таких «болванчиков».
Дон… дин… дон… — высоко на башне бьют ханские часы. Половина четвертого. Визит окончен.
Словно тяжелые арбы, медленно потянулись дербентские дни. В жару команда корабля обычно спит, а ученый часами бродит по пыльному и душному городу. Вот стена, построенная когда-то Александром Македонским. А за той стеной, что идет поперек города, жили в древности греки. Могильные памятники хранят их имена. В канун Нового года женщины украшают могилы цветами, одаривают нищих, долго молятся. Да ниспошлет им аллах счастье.
Вечерами при свете свечи Гмелин обстоятельно записывает дневные наблюдения: «Сегодня обследовал Дербент. Около города на высокой стене находится укрепленный замок. Это резиденция хана. Весь город окружен каменной стеной. Вследствие отсутствия гавани и подхода судов торговля в Дербенте развита слабо…»
Говоря о бедствиях и нищете дербентцев, ученый заключает: «Весь Дербент желает, чтобы возвратились те счастливые времена, в которые Ширван был под скипетром российским».
За окном слышен разговор казаков.
— Вась, — просит кто-то, — а Вась, расскажи, как ты за персиянкой-то…
— Отстань, — ворчит Вася.
— Вась, а Вась, расскажи ужо в последний…, - умоляет тот же голос.
— Ладно… — соглашается наконец Васька. — Значит, у ручья я ее впервой встретил. Ну, скажу вам, братцы, цветок. Брови дугой… А глаза!
Васька умолкает, безнадежно машет рукой.
— Вась, а может, то не персиянка, а татарка?