Смотрел он на них с тоской. Посудите сами: они востребовали воду; они построились в цепь; Фредди влез на балкон; Алджи влез на бочку, чтобы подавать ему все, что нужно. Что же до Мордреда, он споткнулся о Гаффи, перевернул два ведра на Просси и получил совет отойти в сторонку.
Там он и провел горчайшие минуты. Искаженное лицо хозяина свидетельствовало о том, как дорого ему родное гнездо, как мерзок человек, его поджегший. Беспокойные лица дам тоже ничего хорошего не предвещали.
Наконец Фредди сообщил, что опасность позади.
— Все, — сказал он, прыгая на траву. — А чья это комната, не знаете?
Мордред пошатнулся, но не изменил прославленной отваге Маллинеров.
— Моя.
Шестеро мужчин посмотрели на него.
— Ваша?
— А, ваша?
— А что случилось?
— С чего началось?
— Да-да, с чего?
— Уж с чего-нибудь, — подытожил мозговитый Биффен. — Так просто не начнется, э?
Мордред овладел своим голосом.
— Вероятно, — сказал он, — я бросил сигарету в корзину, а там много бумаги…
— Бумаги? Почему это?
— Я писал стихи. Все очень удивились.
— Что писали? — спросил Просси.
— То есть что? — уточнил Гаффи.
— Стихи? — проверил Биффи у Томми.
— Да вроде бы, — в ошеломлении отвечал тот.
— Он стихи писал, — сообщил Фредди стоящему рядом Алджи.
— Он что, их пишет?
— Вроде бы…
— Ну, это, знаете!..
— Да уж…
Явственное презрение снести нелегко. Мордред напоминал себе, что они— тупицы, филистеры, кретины, лишенные чувства прекрасного, но это почти не помогало. Конечно, надо смотреть на них сверху вниз, но попробуй, посмотри, если ты в халате, да еще ногам холодно! Словом, он страдал. Когда же дворецкий, поджав губы, склонился к глуховатой кухарке и, бросив на него брезгливый взгляд, что-то ей стал втолковывать, племянник мой не выдержал.
— Простите, сэр Мергатройд, — проговорил он, — мне нужно уехать первым же поездом. Семейные дела…
И, не сказав больше ни слова, он пошел в дом. Племянник мой привык к пожарищам; но, войдя в свою комнату, понял, что спать ему не придется. Кроме неприятного запаха горелых стихов, мешала и вода. Расторопный Фредди обратил помещение во внутреннее море. Разве что утка могла бы устроиться на такой постели.
Вот почему минут через десять Мордред лежал на диванчике с высокой спинкой, который, в свою очередь, стоял в библиотеке. Он считал овец, но сон не шел; да и впрямь, заснешь ли на дыбе? Стоит ли считать овец, если каждая из них, обретя сходство с Аннабеллой, бросает на тебя укоризненный взгляд?
Собравшись послать куда-нибудь двести тридцать вторую овцу, Мордред подскочил, как от взрыва, ибо внезапно зажегся свет. Подрожав немного, мой племянник осторожно высунул нос, чтобы понять, в чем дело.