В комнату только что вошли три человека: сэр Мергатройд с тарелкой сандвичей, его жена с сифоном и стаканчиками и сама Аннабелла с бутылками, в которых он опознал виски и два имбирных пива.
Племяннику моему претит всякое лукавство, и он собрался вскочить, а там — и удалиться, но понял, что шлепанцы — где-то глубоко под диванчиком. Нельзя же, в самом деле, предстать перед Аннабеллой босым!
Поэтому он лежал, слушая в тишине, как свистит содовая и произносят «кляц!» бутылки имбирного пива.
В конце концов хозяин заговорил.
— М-да… — сказал он. — Дела-а…
Забулькало пиво, потом леди Спрокет-Спрокет тихо, изысканно произнесла:
— Больше ничего не предпримешь.
— Вот именно, — поддержал ее муж. — Судьбы не переборешь. Что ж, придется торчать в этом проклятом бараке… Все деньги уходят, до гроша! А если б не эти чертовы гости… не эти… ну, эти… стоял бы страховой инспектор у горки пепла и выписывал чек! Нет, какие кретины! Ты видела Фриппа с ведрами?
— Еще бы! — вздохнула хозяйка.
— Аннабелла! — сказал хозяин.
— Да, папочка?
— Если тебе придет в голову выйти за Алджернона Фриппа, Уильяма Биффена, Джона Гаффингтона, Эдварда Проссера, Томаса Мейнприса или Фредерика Бута, помни: только через мой труп. Нет, какие гады! Ведра, видите ли! Мы бы могли переехать в Лондон…
— В хорошенькую квартирку… — сказала леди Спрокет-Спрокет.
— Рядом с клубом…
— И с магазинами…
— И с театрами…
— И с друзьями…
— Когда Аннабелла, — продолжал баронет, подкрепляясь сандвичем, — проявила такой ум, распознав возможности Маллинера, счастье было буквально под рукой. Эта усадьба давно ждала человека, который бросает сигареты в корзину. Я верил, что нам наконец послали ангела…
— Папа, — сказала Аннабелла, — он сделал все, что мог.
— Да, — согласился хозяин. — А как он ведра опрокидывал! Как путался в ногах! В жизни мне никто так не нравился. Хорошо, пишет стихи — но так ли это страшно? Поэты — тоже люди. Да я сам на банкете Верных Сынов Вустершира сочинил очень недурной стишок. Всем очень понравилось, они даже подпевали. Вот, послушай: «Одна девица из Иттельна вела себя неосмотрительно…»
— Папа! При маме!
— Да-да, не стоит. Что ж, пойду лягу. Идем, Аврелия. А ты, Аннабелла?
— Я еще посижу, подумаю.
— Что-что?
— Подумаю.
— А, подумаешь! Ну-ну.
— Мергатройд, — сказала леди Спрокет-Спрокет, — неужели это конец? Сигарет еще много, мы могли бы дать ему корзинку…
— Зачем? Сама слышала, он уезжает. Когда я подумаю, что мы никогда не увидим этого… Эй, эй, эй! Ты что, плачешь?
— О, мама!
— В чем дело, дорогая?
— Мама, я его люблю! Еще там, у дантиста, я это поняла. А теперь…