— Думаю, могу.
— Тогда мы тебя выведем и мокнем головой в драгоценный Аделин бассейн.
Джо моргнул в третий раз. Даже от такого минимального мускульного усилия у него из глаз посыпались огненные искры, но физическая боль показалась ему чепухой по сравнению с неземным счастьем, которое вошло в его сердце. В ушах его зазвучала небесная музыка. Знакомые предметы обрели свежую прелесть. Даже грубоватое лицо Билл, которое добрые люди сравнивали с физиономией немецкого боксера, засияло девичьей красотой, заставившей бы самого разборчивого джентльмена вспомнить о своей заветной красной книжице с номерами телефонов.
Что же касается Кей, то, казалось Джо, если бы ей добавить парочку крыльев, она бы смело могла войти в сонм серафимов и херувимов, и никто не усомнился бы, что она из их числа. Он зачарованно смотрел на нее.
— Ты меня любишь?
— Ясно, любит, — ответила за нее Билл. — Сколько раз можно повторять? Обожает. Боготворит. Она бы жизнь отдала за одну розу из твоей прически. Но у тебя будет возможность обсудить детали, когда она станет окунать тебя головой в бассейн. Так что — вперед без страха и упрека. Ты, наверное, чувствуешь себя киногероем, который невзначай огорчил Эррола Флинна.[16]
Поддерживая болящего под руки, женщины вывели его в сад. Едва успели они выйти из комнаты, туда вошла Адела в сопровождении сонного лорда Тофема, который, спотыкаясь, плелся за ней. Насколько бодра и жизнедеятельна была Адела, настолько сомнамбуличен был ее кавалер. Нащупав кресло, он упал в него и закрыл глаза.
Есть одна тонкость в таком деликатном деле, как стояние под дверью золовки с целью убедиться в том, что она спит: при этом надо самому не сопеть, дабы не нарушить ее сон. Не отдавая себе в том отчета, Смидли во время недавнего визита в окрестности спальных апартаментов Аделы дышал чрезвычайно шумно. Тому способствовало и волнение от предстоящего взлома, и эмоциональное возбуждение, спровоцированное словами Фиппса о старом пьянице. От всего этого он пыхтел, как жеребец на финише национальных скачек.
Кроме того, он громко скрипел половицами, а один раз, не удержав равновесия, проехался кулаком по двери спальни. Собственно, единственное, что ему оставалось — прозвенеть над ухом Аделы будильником. Так или иначе, через полторы минуты после его приближения Адела проснулась, села на постели, а при ударе по двери встала. С видом амазонки, надевающей доспехи, собираясь на битву, она надела халат и прислушалась.
Звуки за дверью прекратились. Осторожно выглянув в щелку, она никого не увидела. Но следы постороннего присутствия были для нее очевидны. Поэтому она решила произвести тщательное расследование. В чем-в чем, а в недостатке храбрости Аделу Шэннон-Корк никто не мог бы упрекнуть. Включая дюжину режиссеров немого кино и трех покойных мужей. Как уже было сказано, она терпеть не могла всяких глупостей, а под глупостями подразумевала и незаконное вторжение в собственные владения между часом и двумя ночи.