— Нет-нет, ребятки, не может быть...— Дядя Коля опять перерыл все, что можно было перерыть, и в полном изнеможении и отчаянии опустился на нары. На него сейчас жалко было смотреть.— Я по-хорошему: «Федя, Федя...» А он, сукин сын, хапнул, и был таков... И за это время вон сколько он успел отмахать! У короткой совести длинные ноги, известное дело.
Мы помолчали, прислушались. Каждый из нас думал о своем. Только мысль, что Федька вернется, теперь уже никому не приходила в голову. Такие, как Федька, рвут раз и навсегда и на место преступления больше не возвращаются.
— Давайте спать, ребятки,— наконец проговорил дядя Коля и начал укладываться.
Раньше он звал нас пацанами и огольцами. С того вечера стал звать ребятками.
Дядя Коля улегся, отвернулся к стене. Но ему, видно, не спалось и не лежалось. Через минуту он вскочил и, не надевая сапог, босиком вышел из избушки. Постоял, маяча в дверях, потом воротился обратно и опять залез на нары.
— Вы, ребятки, как хотите, а я завтра двинусь по звериному следу. Нельзя так оставлять это дело, да, нельзя,— проговорил после долгого молчания.
— Как вы, так и мы,— отозвался Димка.
Я отодвинулся от стены — мне была противна сама мысль, что об эту стену терся своими боками Федька,— и умолк до утра. Лежал на сухом жестком папоротнике, накрывшись пальтишком, и слушал, о чем говорят Димка с дядей Колей.
А у них разговор принял философский оборот. Димка спросил, как же он, дядя Коля, дал такую промашку.
— Видишь ли, Митрий...— Золотоискатель задумался, очевидно, подыскивая слова.— Все живое на добро отвечает добром. Даже дикие звери. Кроме, конечно, гадюк — эти слепы и глухи даже к добру. Когда я нашел Мишку, то кормил и поил его, малину для него собирал... И он хоть и зверь, да и глупый к тому же, недоросток, а запомнил и на другое лето явился ко мне как к другу. Остановился, башкой мотает, ждет...
— Что же, выходит, Федька хуже зверя дикого?
— Выходит, так...— Дядя Коля поворочался, шурша подстилкой.— Спать, ребятки, спать, завтра я разбужу вас рано.
Но какой тут сон. Мы беспокойно ворочались, зевали и снова ворочались. Я думал о добром, доверчивом дяде Коле и жестоком Федьке, о том, что и нам с Димкой не видать больше золотого самородка, как своих ушей. Под утро я все же уснул и, наверное, проспал бы долго, не разбуди меня дядя Коля.
— Пора, пора, ребятки! Вот-вот солнышко взойдет! Смотрите, какой туман! Значит, день будет жаркий.
Мы сбегали на речку, умылись, потом позавтракали на скорую руку и стали собираться в путь-дорогу. Я тогда не знал и не предполагал, какой трудной будет эта дорога.