— Я эту девку прошлым воскресеньем приметил. Она с папашей промышляет на своей лодке, продает рыбу. Подвалил к ней и получил отлупа… А с портовым одним пошла в трактир с номерами!
— Вот тебе и заблажило, удержу нет?
— Верно, — согласился Лыч. — Она у меня, стерлядь лупоглазая, такого теперь получит!
— Ты хочешь, чтобы я завлек и отвалил в сторону?
— Как сам знаешь, — пожал плечами Лыч. — Давай как всегда: ты, потом я, потом снова ты.
— Там будет видно. — Гусар ловко перепрыгнул с доски на камень, сапоги его были почти чистые. — До сих пор я ведь сам выбирал, так что на твою девку я, может, и не…
Они уже шли по набережной, где лязгали лебедки, скрипели якорные цепи, сновали люди, ревели сирены. У набережной стояли большие грузовые суда, баркасы и баржи. Вскоре показался и рыбный рынок-привоз. Здесь прямо с бортов рыбацких лодок и судов побольше продавали свежий улов. Было многолюдно, шумно, влажный воздух казался до невозможности пропитан запахом водорослей и рыбьих потрохов. Лыч издалека указал на крупный барк, рядом с которым на самодельном лотке молодая бабешка отпускала свой товар. Рыбины сверкали и бились в ее руках, но она ловко управлялась с ними. Похоже, так же ловко она отбивалась от шуток и жестов крутившихся рядом мужчин. Приглядевшись, Гусар отметил, что полнота не мешает девушке быть по-своему грациозной, а круглое, краснощекое ее лицо совсем молодо. Он оглянулся на Лыча:
— Губа у тебя не дура!
— То-то! Теперь, небось, не откажешься?
— Да уж… Куда ее поведем, прикидывал?
— В «Приют».
— В «Приют»? — Гусар задумался, потом согласно хмыкнул. — Подходяще. Только я мелькать там не хочу. Узнать меня, конечно, не узнают, но все же…
— Тебя и девку никто не увидит. — Лыч наклонился, зашептал почти в ухо. — Сам знаешь, меня там ни одна собака не выдаст. Приду, сниму номер — отдохнуть вроде бы, отлежаться. А вы идите к глухой стене, той, что у самой воды. Там увидишь погреб заброшенный. Оттуда вас и пущу, это ход потайной, который хозяин да я знаем.
— Ну ты хват! Сообразил!
— Гляди, Гусар, чтоб девка не затрепыхалась, когда ее на задворки поведешь, не учуяла чего.
— Не мандражь! Пойдет за мной на веревочке.
— Ну ты и понтяра! — Лыч довольно заулыбался, зная, что все будет так, как говорит Гусар. — Иди, я послежу за вами. Как отвалите, так пойду вперед…
Франтоватый парнишка в клетчатых брюках, заправленных в хромовые сапоги, легком замшевом полупальто и таком же кепи, толкался у соседних торговцев, постепенно приближаясь к намеченной цели. У него были длинные косо подбритые баки и ровно подстриженный над бровями чуб. Перстень-печатка на пальце выглядел слишком массивным, чтобы быть настоящим. Но девушке-рыбачке, торгующей уловом, он казался шикарным красавчиком, она не спускала с него глаз. И когда Гусар очутился в конце концов перед нею, густо покраснела, и, отпуская очередного покупателя, старалась тут же спрятать руки — красные, в рыбьей чешуе — под передник. Правда, уже через несколько минут бойкость вернулась к ней: красавчик оказался веселым простецким парнем, она во все горло хохотала над его грубоватыми шутками. Познакомились. Гусар назвался Матвеем, она — Лукерьей.