Не раз переглянулись Викентий Павлович и Миша во время этого рассказа. Уродливого Тихона уже не было видно: ушел, как и пришел, в боковую дверь. Петрусенко ощущал в себе нарастающую дрожь напряжения и нетерпения. Наконец улучил момент, спросил:
— Когда же все это случилось? Давно?
— Осенью, — сказал слепой, — в середине октября. Река еще не стала, хорошо помню.
Вскоре, заказав слепому еще пивка, «штурман» с «юнгой» поднялись к себе в комнату.
— Этот Тихон прошел не одну тюрьму! — возбужденно пристукнул кулаком о ладонь Петрусенко. — Неужто в полиции он неизвестен?
— Ручаться не могу, я ведь не все знаю.
— Вот что! — Викентий Павлович быстро принял решение. — Оставайся здесь, дождись соседа, поговори с ним по душам. Поверни разговор на кошку. Думаю, он должен помнить, в какой точно день пропала его любимица.
— А вы?
— Я попробую найти сведения об этом Тихоне.
Отпустив коляску за квартал от дома Одинокова, Викентий дошел туда пешком. Разгримировавшись и переодевшись, он направился в полицейскую управу. Полицмейстер Вахрушев быстро разослал нарочных, и через час у него в кабинете собрались частные приставы и околоточные. Человека большого роста, со шрамом на щеке и по имени Тихон вспомнил один из частных приставов. Этот тип подозревался в налете с ограблением и тяжелым ранением владельца ювелирной мастерской. Но когда трое бандитов были схвачены, никто не признал Тихона Серкова соучастником. Был он, как и многие, из портового поселка, сезонным рабочим. Еще когда расследовали дело ювелира, посылали запрос: не был ли в прошлом Серков осужден. Оказалось, — нет. И о нем забыли.
— Я не мог ошибиться! — упрямо твердил Петрусенко. — Да, я видел его мельком, но совершенно уверен: это криминальный тип! Он знавал и тюрьму, и каторгу!
Они остались в кабинете втроем: он сам, полицмейстер и Одиноков.
— Это что же значит? Живет по подложным документам? — спросил Вахрушев.
— Скорее всего, Устин Петрович, скорее всего!
— И что же, по-твоему, он и есть тот самый маньяк?
— Нет, Кирилл, — Викентий, возбужденно шагавший по комнате, остановился, приобнял товарища за плечи. — Преступника, того, кого мы называем маньяком, я представляю иначе. Молодым, привлекательным, умным… Может, я ошибаюсь, но такой вот образ образовался! Прости за тавтологию.
— Прощаю… Но этот… Серков… Ты ведь его связываешь с «Приютом», а «Приют» — с убийством Кутеповой…
— А не приходило ли тебе, Кирилл, в голову, что маньяк — не один? Что у него есть помощник?
Одиноков бросил быстрый взгляд на Вахрушева. Тот хмыкнул и удовлетворенно кивнул: