В то же время Ирина вынуждена была констатировать: при всех его 'чересчур' в Черкасове не было ни капли жеманства. Все, что он делал, было для него нормой, а вовсе не предназначалось для игры на публику. Это была его натура: слишком тщательно следить за собой, слишком тщательно готовить устные и письменные отчеты о проделанной работе, слишком тщательно облекать свои мысли в графические изображения. Все слишком тщательно, все слишком продуманно. Это могло не нравиться окружающим, могло их раздражать — но он был таким, и, судя по всему, таким себе нравился.
Во время производственных встреч Ира старалась прятать подальше негативные эмоции и общалась с маркетологом ровно, как с любым другим сотрудником. Однако с каждым разом давить в себе неуют и антипатию становилось труднее.
Стоило признать: Черкасову удалось ее зацепить. Не так, как ему, наверное, хотелось. Но неизгладимый след в душе оставил.
***
А в душе Ларочки Трегубович, внешне почти всегда спокойной и рассудительной, бушевал ураган страстей. Целыми днями она мило улыбалась подруге, а теперь еще и непосредственной начальнице, шелестела легким ветерком море комплементов в вышестоящие уши, всячески старалась угодить: 'Ах, Ирочка, ты так замечательно выглядишь, ты такая умница — смотри, как у тебя все ладно получается. А красавица какая! Да ты ж моя дорогая подруженька, да я ж за тебя в огонь и в воду!' И во взгляд при этом старалась подпустить побольше сахару: дескать, я сама откровенность, сама лояльность — вернее меня не найдешь!
Все менялось, когда Ларочка закрывала за собою входную дверь квартиры, и оставалась в полном одиночестве. То есть не совсем полном: Софья Исааковна, перенесшая смолоду несколько неудачных беременностей, плюс многолетнее лечение гинекологических проблем, постарела очень рано и как-то даже вдруг, в одночасье. Уже в пятьдесят пять вовсю охала и кряхтела, с трудом преодолевая преграды в виде лестниц. Но тогда еще она вынуждена была карабкаться по жизни: если не она — кто о доченьке ненаглядной позаботится? Моисей Яковлевич ушел рано, оставив любимых девочек без помощи.
Ковыляла Софья Исааковна ровно до тех пор, пока Ларочка не окончила университет. Порадовалась красному дочкиному диплому, да на радостях и слегла окончательно. Разве что до туалета пока еще добиралась самостоятельно, но это давалось ей все с большим трудом, и Ларочка с ужасом ждала, что сил материнских на это скоро вовсе не останется, ведь возраст уже приличный — как ни крути, а без малого восемьдесят. И тогда… Страшно подумать, что будет тогда.