Катя допила остывший чай. Помолчала минутку, словно взвешивая все 'за' и 'против': говорить, не говорить. Спросила бесхитростно:
— Ты знаешь, кто такая Алина?
Женя знала. Теперь знала. Но объяснять Кате, откуда у нее столь секретные сведения, очень уж не хотелось, и она покачала головой.
— Петракова. Слышала про такую?
Женя изобразила безграничное удивление, словно впервые услышала это известие:
— Да ты что?! Петракова? Та самая?! Ни фига себе!
— Вот-вот, — простодушно улыбнулась Катя. — Только тогда она была еще просто Алиной. Правда, Зиминой стать отказалась — папенька ее настаивал, чтобы она осталась на своей фамилии, честолюбивый мужик, а сына не получилось, вот он и боялся, как бы его фамилия не накрылась медным тазом. Короче, Алина была еще простой студенткой. Они в одной группе учились. Это уже потом, после института… Это я уже немножечко помню, мне лет двенадцать тогда было. Или одиннадцать… В общем, Олег тогда в какой-то институт попал по распределению, а Алина — на завод Лихачева. Вот только она там буквально пару месяцев проработала. Папенька ее на телевидение быстренько пристроил. Тогда как раз организовалась телекомпания 'ВиД', помнишь? Самые Горбачевские времена. Ну, там, программа 'Взгляд', 'Прожектор перестройки' и прочая фигня. Я в эти тонкости не вникала, поэтому могу что-нибудь напутать. Знаешь, в двенадцать лет ведь все это таким чужим и неинтересным кажется. Так вот, Алина попала на телевидение, редактором музыкальных программ. И как-то уж очень резко поднялась. Быстро. Очень быстро. И папенька ее взлетел тогда, как на дрожжах. Как раз пошел огромный поток рекламы, а он именно на ней, можно сказать, и сидел. Да он и по сей день всю рекламу контролирует. А Алина теперь контролирует едва ли не все теле- и радиоканалы. В смысле, всю музыкалку. А ты ж понимаешь, чтобы кого-то раскрутить, первым делом нужно пробить ему телеэфир. Ну, клипы там, разная лабуда. Концерты всякие. И все это изрядно стоит. А решающий голос в этих вопросах, между прочим, за Алиной.
Катя снова замолчала, словно с головой погрузилась в воспоминания. Потом повела плечами, как бы разгоняя кровь:
— Слушай, Жень, пойдем в комнату, а? А то у меня уже спина затекла. И задница одеревенела от твоей табуретки. Пошли, — и, не дожидаясь приглашения, первой прошла в комнату.
— О! — радостно воскликнула она на пороге комнаты. — Наконец-то! Наконец-то ты этого козла отправила в утиль! Сколько раз тебе говорила — сними его со стены и не позорься. Слава Богу. Только теперь ремонт придется делать — обои вокруг выцвели. Или что-нибудь другое туда повесь.