Женька ответила, потупив глазки:
— Да, ремонт — оно бы хорошо, давно пора. Но пока не до него. Я тут намедни календарь на следующий год купила, вот и освободила место. А то надоело, пять лет висит…
— Вот и правильно, — согласилась Катя, удобно устраиваясь в кресле. — Давно пора. Ох, Женька, если б ты знала, как я его ненавижу! Придурка этого, Городинского. Сейчас сама все поймешь. Так вот. У Алины сразу много денег появилось, резко. А у папаши ее, наверное, еще больше. Из крошечной квартирки мы перебрались в шикарную четырехкомнатную на Маяковке. Это время я уже хорошо помню. Вот только воспринимала тогда все еще по-детски. Очень хорошо помню, что Алина постоянно лечилась. Меня, собственно, никто ни о чем в известность не ставил, просто на кухонном столе всегда стояло огромное количество всяких пузырьков да упаковок с таблетками. Это я потом постепенно начала соображать, что к чему. Они оба очень хотели детей, а Алина никак не могла забеременеть. Она лечилась просто таки с патологической страстью. С фанатизмом. Таблетки жрала буквально пригоршнями. Ужасно боялась, что Олег ее бросит из-за того, что она не может иметь детей. Она ведь раньше такая же тоненькая была, как ты. А от таблеток этих… В общем, то, какая она сегодня — вовсе не результат невоздержанности в еде. Она себя этими лекарствами угробила. А Олежка… Он, конечно, хотел детей. Он их и сейчас хочет — он ведь нормальный человек. Над моими оглоедиками трусится, как курица над цыплятами. Он видел, как Алина страдает. И сам страдал. Он ведь ее сильно любил. Так сильно, что отказался от надежды иметь детей. При мне сказал: 'Хватит! Больше никаких таблеток!' Но это не помогло. В ней уже произошли какие-то физиологические изменения. Еще бы — столько лет сидеть на гормонах! В общем, и детей не нажила, и здоровье угробила.
Женя удивленно приподняла брови. Так вот как? А Городинский ведь ей все представил иначе, совершенно в других тонах. Интересно, кто из них говорит правду?
Катя вновь притихла. На ее миловидном, чуть полноватом лице обозначилась какая-то внутренняя боль, словно она рассказывала не о событиях десятилетней давности, а о том, что происходило буквально вчера. Женя тоже молчала. Боялась выдать свой интерес к теме каким-нибудь неосторожным словом. Или интонацией. Или просто движением.
— Бедная баба, — вздохнула Катя. — Как я ее понимаю! Знаешь, если бы я не смогла иметь детей, я бы не знаю, что с собой сделала! И уж как самый минимум — согласилась бы на любое лечение, даже на такое уродующее, как гормоны. В общем, в Алине как будто надлом какой-то произошел. Пока Олег ей не сказал 'Хватит', она еще вроде бы надеялась, держалась. По крайней мере, не собиралась мириться с такой несправедливостью. А потом, когда он запретил… Он просто взял и вышвырнул в мусорку все ее лекарства. Дорогущие — жуть! А он просто сгрёб в мусорное ведро и выбросил. Как она плакала! Ты не представляешь. Я до сих пор помню, как сердце сжималось. Я тогда даже не понимала, какая это страшная беда для женщины — не иметь детей. Но вот тогда, в тот миг… Когда Алина поняла, что всё, конец ее надеждам… Это было ужасно. Мне ее до сих пор жалко. Несчастная баба. Разве деньги и власть могут заменить счастье материнства?!