Нянька села рядом со своей девочкой и заснула, хотя Пьер Робийяр наказал не спускать глаз со своей дочери, будто она была его падчерицей или служанкой.
Обращение с ней было учреждено не отцовское. Палаческое.
…А за завтраком, в гостиной, Пьер Робийяр сообщил Эллин результат ночной облавы. Взгляд его был страдальческим, но выражал непреклонную решимость следовать своим планам до конца. На шее Пьера был туго затянут черный галстук. Лицо его было багровым.
— Галстук ослабьте, — потребовала нянька Ду.
Пьер приказал заткнуться.
Глупая негритянка не догадалась, что галстук был ни при чем.
Лицо было красным от слез, которые Пьер проливал ночью, обдумывая свои дальнейшие перспективы.
Получалось, что юношу, его родного Филиппа, надо было убить, если он не поймет, что за страшная тайна сковывает уста Пьера. А рассказать ему самому у Пьера не было возможности…
…Робийяр сухо начал докладывать Эллин, что он предпринял прошедшей ночью. Несчастная девушка сидела перед ним белая как мел. Робийяр, в коричневом сюртуке, возвышался за круглым столом, крытым белоснежной скатертью, как профессор медицины, рассказывающий пациенту, что болезнь неизлечима.
Посланные за Филиппом охотники сумели ранить человека, выпрыгнувшего из окна сторожки в озеро. Его выследили на пустынном берегу маленькой речки, соединяющей два водоема. Эллин вздрогнула. Она вспомнила видения окровавленного Филиппа. Робийяр это заметил.
— Преступнику удалось опять скрыться, — сказал он. — Но рана его оказалась очень серьезной. Крови, было много. По всей видимости, он мог даже умереть от ее потери.
Эллин почувствовала, что теряет сознание. На лезвии широкого ножа, который она держала в левой руке, отражалась кривляющаяся фигура отца.
— А если нет, думаю, через день-два он где-нибудь объявится, и тогда его уж схватят наверняка, — закончил жестокий старик.
Эллин потрясенно отложила столовые приборы в сторону. Вчера ночью ангелы убрали с неба луну, сегодня днем они спрятали солнце. Эллин заплакала и выбежала из-за стола, не испросив разрешения.
Пьер Робийяр остался за столом один с двумя младшими девочками. Взгляд его не подымался от тарелки с дымящимся маисом. Но не от стыда, как думали младшие дочери. От предательских слез, что навернулись на его глаза.
Эллин наверху плакала в объятиях няньки Ду. Пытаясь ее утешить, та рассказала, что пострадала не только одна девушка.
С ужасом в глазах выслушала она о смерти старого Эванджелиста, и тут с нею случилась истерика, каких еще никогда не видела даже опытная нянюшка.
Эллин проклинала себя и отца. Она билась головой о стену, царапала лицо ногтями и просила ее убить.