Фрейман Кем был арестован Соловьев?
Азанчевский-Азанчеев. Колчаковской контрразведкой, и после ареста он был доставлен в Омск, где его допрашивал Соколов.
Фрейман. А потом?
Азанчевский-Азанчеев. Расстрелян, конечно…
Фрейма. А Думанский?
Азанчевский-Азанчеев. Вышел сухим из воды.
Фрейман. Какова дальнейшая судьба Думанского?
Азанчевский-Азанчее. Не знаю. По-моему, после того как Николай Алексеевич перебрался на территорию, занятую Добровольческой армией, он потерял следы этого человека.
Фрейман. Вы знакомы с Ольгой Владимировной Лохтиной?
Азанчевский-Азанчеев. Нет, но Николай Алексеевич говорил мне о ней.
Фрейма. Если не ошибаюсь, он ее относил к «людям-вещам»?
Азанчевский-Азанчеев. Совершенно верно. Ее передвигали с клеточки на клеточку и Распутин и Илиодор.
Фрейман. А затем и Думанский?
Азанчевский-Азанчеев. Да, наверно. Николай Александрович говорил, что Думанскому удалось полностью подчинить ее себе, и она не ведала, что творила. Он ее как будто уверил даже, что является представителем Илиодора в России и тот говорил его устами, а ведь Лохтина принимала Илиодора за божьего сына…
Фрейман. Вы знали прапорщика Гамана?
Азанчевский-Азанчеев. Нет.
Фрейман. А что вам о нем говорил Богоявленский?
Азанчевский-Азанчеев. Не помню, чтобы он когда-либо упоминал эту фамилию.
Фрейман. Вы долго тогда пробыли в Одессе?
Азанчевский-Азанчеев. Всего пять или шесть дней.
Фрейман. И все эти дни вы провели с Богоявленским?
Азанчевский-Азанчеев. Нет, только один вечер.
В следующий раз мы с ним встретились лишь через несколько месяцев…»
Эта встреча состоялась в Севастополе. Если в Одессе Азанчевский-Азанчеев только познакомился с Богоявленским, то в Севастополе он сошелся с ним достаточно близко. К тому времени он был отозван с фронта и по указанию лично знавшего его генерала Слащева прикомандирован к оперативному отделу штаба армии барона Врангеля.
Новый главнокомандующий, сменивший на этом посту Деникина, всеми силами пытался привести в образцовое состояние деморализованные и сильно потрепанные части. Чтобы подчеркнуть «историческую миссию» Добровольческой армии — последнего оплота старой России, он переименовал ее в Русскую. Но это мало что изменило: в успех нового похода на Москву никто уже не верил. Почти все понимали, что белое движение доживает последние дни. «Птенцы гнезда Петрова», как не без ехидства называли штабных генералов Петра Врангеля, занимались через подставных лиц поставками в армию, спекулировали прибывающим от союзников обмундированием и подсиживали друг друга. Офицеры многочисленных штабных учреждений Севастополя, от всего уставшие и во всем разуверившиеся, ночи напролет дулись в винт, устраивали дикие оргии, а по вечерам, на «брехаловках», когда черное южное небо покрывалось крупной сыпью звезд, с тоскливой завистью говорили о Европе. Какая уж там белая идея! Какой уж там генерал, въезжающий на белом коне в Москву!