— Вроде тише гремит? — спросил Самарин.
Молодой резко обернулся и сел:
— Разве поймешь!.. Может, ветром относит.
— Вдруг наши начали наступление...
— Не может быть, — с непонятной уверенностью сказал молодой и, усмехнувшись, добавил: — Телега-то без колес.
— Как это — без колес? — Самарин даже приподнялся: — Наша страна огромная, вся поднимется — силища...
— Сидеть в кустах и рассуждать о нашей силище! Смешнее не придумать... — отвернулся молодой.
Самарин вспомнил: очень похожее он слышал и от Карандова, даже интонация, с какой это сказано, тоже карандовская.
— Не пришлось бы нам фронт переходить в Москве, — сказал молодой, не поворачиваясь к Самарину.
Пожилой чуть приподнял голову и сказал злобно:
— Дурак, дурацкие и речи.
Самарин заметил, как у молодого лицо съежилось и он со страхом посмотрел на пожилого.
— Я же так просто... всякие фантазии, — пробормотал он.
— За такие фантазии к стенке можно, — сонно проворчал пожилой.
— Нельзя жить без веры, — нравоучительно сказал Самарин.
Молодой молчал.
Все-таки странные у молодого мысли... А с другой стороны, что ждать от латыша, который в советской жизни и года не поварился?! Что ему Москва?.. Надо при случае объяснить ему, что к чему...
Не такого случая не представилось.
Когда начало темнеть, они съели еще по куску шоколада, попили и умылись в речушке, оказавшейся у самого леса, и пошли дальше на восток по голой равнине.
— У тебя документы какие есть? — тихо спросил пожилой у Самарина.
— А что?
— Когда к своим придем, с особистами иметь дело будем. Я к тому, что у нас все в сохранности.
— У меня тоже.
— Вот и хорошо, — успокоился пожилой.
Самарин привычно ощутил бугристость стельки в правом ботинке, где был спрятан единственный его документ — партбилет.
Вскоре они приблизились к шоссе и залегли в придорожном кювете — нужно было выбрать момент, чтобы перебежать шоссе, по которому то и дело проносились машины. На востоке черную полосу горизонта высвечивали огненные всполохи. Но фронтового грома теперь они не слышали — его заглушал гул машин, мчавшихся с притушенными фарами. Это были грузовые военные машины, и мчались они не на восток, а на запад — на это странно было смотреть. Поток их становился все гуще, и в их движении ощущалась нервозность.
— Ей-богу, отступают, гады! — прошептал Самарин.
Пожилой резко повернулся к нему, но ничего сказать не успел: на шоссе раздался железный лязг, грохот — очевидно, какая-то машина впереди внезапно остановилась и следующие за ней машины, не успев затормозить, налетали одна на другую,
Соскочившие с машин немцы орали, ругались, освещая фонариками сцепившиеся машины. И вдруг далеко впереди над шоссе взметнулось желтое пламя и рванул грохот взрыва. И сразу — еще взрыв ближе. И потом целая серия взрывов внутри колонны и рядом с шоссе. Самарина и его спутников толкало упругим воздухом, на них сыпались комья земли. Молодой прикрыл затылок рюкзаком и вжался в землю на дне канавы. Пожилой, бесстрашно приподнявшись, смотрел, что происходит.