* * *
По утрам мы молча пили кофе. Затем я возвращался пешком к себе домой.
* * *
В другие дни, когда Траверса-Кампо становилась непроезжей, мне приходилось идти через Пьяцца деи Пескатори. И если дождь не лил как из ведра, а над морем не бушевал ураганный ветер, я доставлял себе удовольствие посидеть у воды, потягивая холодное пиво. Часто она присоединялась ко мне там, на берегу, под вечер.
* * *
Когда Анна Хидден полностью уходила мыслями в свои песнопения, она сидела в очень любопытной позе, откинувшись всем телом назад, с царственным пренебрежением женщины, которую совершенно не волнует производимое ею впечатление. И тогда чудилось, что с ней может приключиться все что угодно, что она способна внезапно исчезнуть, упасть, взлететь, броситься со скалистой кручи в портовую гавань, нырнуть в море.
* * *
Это была женщина, до полного самозабвения отдающаяся своему голоду, своим песням, своей ходьбе, своей страсти, своему плаванью, своей судьбе.
Когда она бывала в таком состоянии, я ее не беспокоил. Ограничивался коротким приветствием. Садился через два стула от нее. Заказывал холодное пиво. Мы почти не разговаривали. Иногда и просто молчали. Могли целый час созерцать в тишине рыбаков, что вытаскивали баркасы на песок, туристов, плывущих в лодочках к своим яхтам, солнечный диск, опускавшийся на кастелло, а потом и на Капри, строго вдоль цитадели Тиберия.
* * *
– Как случилось, что Элиана Хидельштейн, дочь бретонской католички и румынского еврея, превратилась в Анну Хидден?
– Не знаю.
– Чтобы спрятаться? Оттого что евреи должны прятаться?
– Нет. Я не считаю, что евреи должны прятаться, и уж совсем не думаю, что, если они будут прятаться, это их спасет.
– Тогда почему же?
– Первый мужчина, с которым я жила, был альпинистом.
– Не вижу связи.
– Он совершил восхождение на пик Хиддена.[13] В общем-то это он, смеха ради, переделал «Хидель» в «Хидден». Окрестил меня заново.
– Ты его любила?
– Да.
– Так почему же ты его бросила?
– Кто тебе сказал, что я его бросила? Он умер.
* * *
Анна Хидден немного напоминала Марсель Мейер – если кому-то повезло увидеть за роялем эту виртуозную пианистку до ее внезапной смерти. У нее была необыкновенно мощная левая рука. Но Анна крайне вольно обращалась с авторским замыслом, упрощая его до минимума, сводя к предельно медленной квинтэссенции, так что результаты были несравнимы.
Ее игру отличала невероятная бесцеремонность.
Вначале она читала ноты, сидя далеко от инструмента, затем откладывала их. Садилась к роялю и – неожиданно – воплощала все это в коротком резюме, так, как понимала сама. Она не удостаивала