— Уж поверьте, не таким уродцем!
Ее искреннее возмущение доставляло удовольствие. И уже не столько из-за вражды к Бородулину, сколько разыгрывая девушку, он продолжал:
— Право, не очень удобное вместилище выбрали коллеги для моего великолепного серого вещества.
— Да вещество Ивана Игнатьевича куда великолепней! — не уловила она его иронии.
— Вряд ли. Иначе позаботился бы о моем будущем и сумел придать своему телу приличный вид. В рюмку он случайно не заглядывал?
Они долго перебрасывались колкостями, а потом Октябрева вдруг заплакала. Громко, жалобно, а голос.
— Что вы, Лена, — растерялся он. — Ну извините, если обидел.
— Ой, да что же это я вас все время… — всхлипнула она. — Это я дрянь, дрянь, дрянь!
Он подошел к ней, погладил по голове. Чуть задержался на влажной челке и отдернул руку. Теплой волной окатило его с ног до головы, жаром плеснуло а лицо, судорогой стянуло горло. Поспешно глотнул воздух Впервые в чужом нелюбимом теле вспыхнула тоска по женскому теплу. «Выходит, я и впрямь живой», — с изумлением подумал он.
Октябрева испуганно подняла на него заплаканные глаза, губы ее дрогнули. И он увидел перед собой не лицо, а лик мадонны с полотна Эль Греко и с греховным головокружением погрузился в открывшуюся перед ним глубину.
Ночью он не то летал, не то плавал в теплой, пульсирующей звездами бездне. Сердце то сжималось в необъяснимом стыде и страхе, то ликующе рвалось из груди, и Некторов впервые подумал о Бородулине с благодарностью — надо же, чем наградил его!
Зато утром встал мрачный, как никогда. Мучительно хотелось стянуть, сбросить, растоптать лягушечью кожу чужой внешности и явиться перед Октябревой в своем первозданном виде.
Как обычно, она пришла к восьми, сделала ему две инъекции, дала таблетку глюкозы с аскорбинкой. И все это без единого слова, старательно отводя глаза от его пристального взгляда. После завтрака сказала:
— Вам нужен свежий воздух. Мы с Косовским подыскали в парке аллею, где вы не рискуете попасть под обстрел любопытных глаз. Там и беседка есть, можно посидеть, почитать.
— Вас и вправду волнует мое состояние?
— Почему бы нет? Кстати, вот письмо, — она вынула из халатика конверт, протянула ему.
Он нахмурился.
— Будь вы озабочены моим спокойствием, не вручили бы это. — Распечатал конверт и, пока Октябрева крутилась у ангиографа, прочел письмо. — Они жаждут меня видеть, — сказал с ухмылкой.
— Кто? Жена?
— А то кто же.
— Вот и встретьтесь.
— Ах, какая вы добренькая! Зачем нам встречаться? Разве чтобы извиниться Друг перед другом? Ей — за то, что помнит мои слабости, мне за тот скверный вечер.