Звонарь (растерянно бормоча). Да видел же я... Своими глазами... Как же так...
Пастор (посмотрев на свои часы). Пора начинать, Томас. Идите звонить. (Констеблю.) Извините, вас я тоже попрошу уйти. Если, конечно, вы не захотите остаться и помолиться вместе с нами.
Лица у всех слегка вытягиваются.
Констебль (отворяет наружную дверь и манит остальных.). Прощения просим, сэр, но что поделаешь... Моя обязанность...
Пастор. Да, констебль, понятно.
Фермер (внезапно). Минуточку, ваше преподобие. Вы уж простите меня, а только вы верно знаете, что так-таки и не видали этого поганца?
Пастор (выпрямляется). Вы понимаете, о чем спрашиваете?
Фермер. Я спрашиваю: можете вы нам сказать по чести, как христианин и джентльмен, видели вы его или нет?
Пастор. Я...
Mэтт (выходит из-за вешалки; он без макинтоша). Разумеется, он не видел. Извините, сэр, я тут прятался. (Поднимает руки.) Сдаюсь, констебль.
Фермер. А! Вот он где, каналья! Теперь-то не уйдешь! Держи! Держи! Держи!
Пастор. Тихо! Не бесчинствовать здесь! И выйдите все вон. Вы оскорбляете бога!
Удивленные этой вспышкой, все выходят с виноватым видом. На середине сцены
остаются только Мэтт и держащий его констебль.
Пастор стоит левее.
Мэтт (пастору). Простите меня, сэр. Я не должен был сюда приходить. Нечестная игра!
Пастор. А! Честность! О нет, это-то у вас есть. Это есть.
Мэтт. От всех можно убежать, только не от самого себя.
Пастор. Да, в этом все дело. (Очень тихо.) Да хранит вас бог!
Провожает взглядом уходящих констебля и Мэтта. И в то время, как начинает
звонить колокол,
занавес опускается.
1926 г.