Перед глазами возникли беленые украинские хаты с вишневыми и сливовыми деревьями под окнами. Гуси, купающиеся в ставке. Коровы, которых пастух с утра выгонял на пастбище, обед в тракторной бригаде, густой борщ, ломтик сала на белом хлебе, огурцы и помидоры, нарезанные на газетке, перцовка из сельмага. На Юрася накатило сладкое оцепенение, он не чувствовал холода, голода, перестали ныть болячки на руках. Именно в таком состоянии начинается замерзание. Но именно в этот момент к машине пробился бульдозер Т-100М с бульдозеристом Толей Муской за рычагами.
Развернув бульдозер на месте перед МАЗом, он заглянул в кабину и присвистнул:
— Оба-на! И этого тоже нет! С ума посходили, что ли? — Но потом заглянул в кузов: — Ах вот ты где! Ты что, уже замерзать собрался? Ну, на это теперь не надейся.
— А-а… Это ты, молдаван, — пробормотал Юрась.
— Сам ты пула! Сто раз тебе говорил: не молдаван я, гагауз. Давай просыпайся, помоги зацепить твой МАЗ на жесткий буксир, на Хапу поедем.
— А разве она не сгорела?
— Чего?! — обалдел Толя.
— Ничего, — встряхнулся Юрась, — это я так… Где Лось?
— Не дошел. Увидишь, — помрачнел бульдозерист.
Возле моста через речку Ухтинку они остановились. Толя выскочил из бульдозера и махнул Юрасю — иди сюда!
— Чего?
— Вот, смотри, — кивнул в подсад Толик.
На снегу лежал солдатский сапог с торчащей из него обглоданной костью. Леха валенок не признавал, ходил всегда в кирзачах.
— Крови нет, волки его уже замерзшего глодали.
— Значит, не заблудился Лось, просто не дошел, — добавил Юрась.
— Что делать-то с ногой будем, может, в кузов забросим и на Хапу отвезем, командирам покажем?
— Давай.
Через два месяца Юрась ремонтировал МАЗ в боксе, менял радиатор. Пол в боксе был покатый, под уклоном в сторону ворот. Просто выстроили стены на небольшом уклоне, нивелировать грунт никому не хотелось. Даже обоснование этому нашли — чтобы в случае пожара машины можно было легко из бокса выкатить.
Рядом с МАЗом чинилась шишига-водовозка. Когда Юрась пошел из бокса на улицу, сзади вдруг раздался вопль Васи Кубина:
— Шухер!
Юрась оглянулся. ГАЗ-66, перекатив через подложенный камешек, покатился к воротам, перед которыми он стоял. Уроды, даже на скорость не поставили, а ручник, понятно, не работает. Юрась тупо уставился в радиатор приближающейся шишиги.
— Тикай! Юрась, тикай!
Но Юрась смотрел на катящуюся к нему машину с тупым оцепенением и вовсе не хотел «тикать».
С ходу шишига врезалась ему в грудь, переехала его, распахнула ворота и выкатилась на улицу.
Смерть человека не наступает сразу с остановкой сердца, сознание какое-то время еще живет в его мозгу. В нем, лишенном кровоснабжения, возникают самые причудливые картины. Угасающим сознанием Юрась увидел все со стороны: себя, лежащего у ворот бокса, прибежавших солдат. Затем перед ним возникла картина: он увидел, как солдаты его роты грузят в ЗИЛ-157 тяжелый оцинкованный ящик, на котором написано: «Харченко Юрий Богданович. Украинская ССР, Черниговская обл., Мало-Девицкий р-н, С. Обичево».