Райдер сразу ему поверил. У него атлетическое сложение и достаточно грозный вид. Вид человека, привыкшего всего добиваться собственными силами. Человека, знающего себе цену.
Николас Вейл снова взглянул на Розалинду, которая, как всегда, смеялась, когда вальсировала.
— Становится поздно, сэр, — объявил Райдер. — После этого вальса я увожу свою семью домой.
— Могу я завтра утром нанести вам визит?
Райдер оценивающе оглядел его. Николас остро ощутил тяжесть этого взгляда. Очевидно, Райдер решал, достоин ли он такой чести.
Конечно, Николас слышал о Шербруках. Но не понимал, каким образом они стали опекунами девушки. И чувствовал, что отныне сложности будут нарастать со скоростью снежной лавины. Как до этого дошло?
Наконец Райдер медленно кивнул:
— Мы остановились в городском доме Шербруков, на Патнем-сквер.
— Спасибо, сэр. Мэм, позвольте выразить свое почтение. Значит, до завтра.
Попрощавшись, Николас вышел из зала, безразличный к расступавшимся перед ним гостям.
— Хотел бы я знать, что задумал этот молодой человек, — заметил Райдер жене.
— Розалинда прекрасна. Возможно, это обычный интерес мужчины к женщине.
— Сомневаюсь, что все так просто, особенно если речь идет о Николасе Вейле. Хотел бы я побольше узнать о нем.
— Если он охотник за приданым, значит, узнав, что Розалинда не богатая наследница, не станет больше ее преследовать.
— А ты считаешь, что ему нужна богатая наследница?
— Я слышала, что отец не оставил ему ничего, кроме титула и пришедшего в упадок поместья, и сделал это с определенной целью, но какой именно? Может, молодой человек залез в долги? Не знаю. Зато вижу, что в его характере неразрывно смешались гордость и надменность, не считаешь?
— Ты права, — рассмеялся Райдер. — Интересно, понял ли он, что в Лондоне только о нем и говорят?
— О да, конечно, полагаю, это его забавляет.
Никто не заметил, как пристально смотрит Розалинда вслед Николасу, который, не глядя по сторонам, исчез в дверях бального зала.
Он уже успел взять трость и шляпу у ливрейного лакея и дал шиллинг за труды, когда услышал чей-то смутно знакомый голос:
— Так-так, неужели это новый граф Маунтджой собственной персоной? Шестой, полагаю? Здравствуй, братец.
Кажется, он помнил этот голос еще с детства… но не сразу сообразил, что перед ним стоит его единокровный брат, Ричард Вейл, старший из троих. При виде молодого человека Николасу пришло в голову, что уж очень противно носить одно с ним имя.
Блестящие глаза Ричарда, такие же черные, как у него самого, сверкали… чем? Гневом? Нет, не просто гневом. Бессильной яростью. Ричард Вейл явно несчастлив.