В раздумье, я пошел за партнером, а тот увенчал многострадальную голову шлемом и в темпе аллегро дирижирует подлокотниками — алкоголь добывает. Соответственно и Мизантроп Кастратыч вьётся по лаборатории мухой: туда-сюда, туда-сюда — аж дуга на голове раскалилась. На удивление быстро сработались!
На удивление, потому что Липский в научных кругах снискал известность в большей степени как теоретик. К экспериментальной деятельности его не допускали, в виду повышенной опасности таких экспериментаторов.
С юности Веника преследовал таинственный демон разрушения, уничтожавший всё, к чему бы тот ни прикасался. Разумеется, Веник цеплял предметы с самыми благими намерениями, но эффект получался как у фригийского царя Мидаса. С той разницей, что Мидас обращал предметы в золото, а Липский — в смысловую противоположность. За что и был торжественно наречен Мудасом.
Славный титул звучал не только в нашей группе, но и на факультете: когда требовалось сорвать какое-нибудь масштабное культурное мероприятие, народ засылал ходоков и те слезно просили Веника поучаствовать — возглавить хаотическое движение масс.
Отказаться от руководящей роли тот не мог в принципе, и, с беззаветным героизмом контуженого, взбирался на башню очередного броневика.
А едва брался за дело, всё, что не пришло в негодность в результате его собственных действий, по удивительному стечению обстоятельств разваливалось само собой. Демон работал с математической точностью!
Понаблюдав несколько минут за манипуляциями Липского, я осознал, что корабль обречен, и вернулся на рабочее место — следовало заблаговременно подумать об эвакуации.
Думал до вечера, пока не явился Федор Федорович и не отконвоировал нас обратно в кают-компанию, но так ничего и не выстрадал. В нашем положении разумнее всего было бы добраться до радиостанции и настучать куда следует, но правильно стучать мы не умели. Ни морзянкой, ни флажками, ни даже фонариком помигать.
Маркиз тоже не сильно продвинулся в своих изысканиях, поэтому за столом понес околесицу о сверхурочных, тарифных ставках и ненормированном рабочем дне, что продолжалось пока нас не развели по каютам.
Единственная радость за этот день — перезваниваться разрешили. Самостоятельно ползать по пароходу ещё нет, а общаться уже да.
Но я не спешил. Принял душ, выпил кофе и завалился в кровать. С трофейным ноутбуком в качестве сказочницы Шехерезады.
Вошел в каталог с перепиской и выбрал файл, датированный восьмым марта тысяча девятьсот девяносто первого года.
Адресат в этом послании обозначен не был: