— Да вот, думаю, куда вложить будущую зарплату. Чем она будет пылиться в швейцарском банке, лучше пустить в оборот. Одобряешь?
— Осипу смело можешь доверять. Только предупреди, что ты от меня!
— Понял. Чувствуется, что честный парень. А ты что, тоже решил в мусульмане податься? Тебе трудно будет, потому что Аллах не одобряет этово-тово.
Описав дугу, святая книга шлепнулась на диван.
— Как выразился поэт: "Пускай ты выпита другим". У меня депрессия.
Сказал бы прямо — синдром.
— Это ещё не повод, чтобы искажать. Он про женщину писал, а не про бутылку!
— Любопытная трактовка, — нагло заявил Липский, — а я всегда считал эти строки аллегорией. Хотя женщинами тоже интересуюсь.
— Странная у тебя депрессия. Нетипичная.
— Это от кулинарии, я думаю, — вслушавшись в себя, задумчиво ответил начальник экспедиции, — ты обратил внимание, сколько я плова сожрал? А ещё халва, цукаты. Нет, мне здесь определенно нравится!
— Ты поосторожнее с цукатами! Геморрой выскочит, и до банка не доплывешь.
— Да нет, это так — к слову. Просто книгу начал писать, ну и мне теперь требуется хорошее питание, покой и уединение. А здесь как раз все условия.
Видно подцепил-таки “Гнев Иблиса”:
— Книгу? А как будет называться? И о чем повествование?
— Рабочее название "Записки путешественника". А повествование про нас с тобой.
— На мой непрофессиональный взгляд, название очень оригинальное.
— Емкое, да?!
— Ну! Ты как бы сразу дотянулся до классической литературы. Высоко планку поднял.
Вдохновленный, он проследовал к письменному столу и достал украденную в лаборатории общую тетрадь:
— У меня здесь два эпиграфа!
— Неужели хватило образования?
Оказалось, что по дороге он успел впасть в состояние поэтического экстаза — устремленный на меня взгляд наполнился кроткой укоризной.
— Первый из Корана: "Мы разделили среди людей их пропитание в жизни ближней и возвысили одних степенями над другими, чтобы одни из них брали других в услужение" Сура сорок третья, аят тридцать.
— Ага — идеологию подводишь. Мудро.
— И второй: "Пошлость! Кругом одна пошлость!" Вэ-эм Липский.
— В жизни не слышал ничего более пошлого!
Укоризны во взоре заметно прибавилось:
— Ты хочешь слушать или рассказывать сам?
— Слушать, конечно. Ты же автор.
— Тогда слушай! — на этот раз взгляд маркиза достиг высшей степени укоризны и стал почти каноническим. — Смеркалось.
Я подождал несколько минут и восхитился:
— Лихо закручен сюжет! Всё?
Писатель продолжать молчать, глядя сквозь экран в чем-то провинившийся космос.
А ко мне, прямо оттуда, потянулась вереница дурных мыслей:
— Слушай, там что, в тексте лирическая пауза прописана, и ты теперь такты отсчитываешь? Типа: раз — два — три, раз — два — три, да?