-- Доброе утро, Антон Петрович! От сумы да от тюрьмы не зарекайся, говорят мудрые люди.
Я машинально приветствовал его, а он достал узелок и сказал:
-- Ну, если не побрезгуете, я Вам, ваше благородие, завтрак принес. А то ведь Вас на хлебе и воде присудили сидеть.
Я расхохотался.
-- Спасибо, Антип! Не ожидал! Не побрезгую.
-- Вот и хорошо. Сейчас поедим, а затем, если будет у Вас охота, в картишки перекинемся. А то со скуки помираю.
Я с удовольствием начал есть черный хлеб с репой, говядиной и луком. К нему прилагался еще и жбанчик кислого молока.
-- Пива-то утром русскому человеку не положено, а вечером я принесу.
Но тут наше общество потревожил начальник тюрьмы. Он воззрился на катюгу и сказал:
-- Ишь, умный! Кто тебе позволил! Убирай все свое и не смей больше приносить! По тайному приказу губернатора арестанта будут кормить с собственного его высокоблагородия стола. Только не болтай об этом! А вам, Антон Петрович, велено съедать все быстро и у себя держать лишь хлеб и воду, как и было сказано. Я буду убирать трапезу через полчаса.
Стол губернатора оказался не столь обилен, как стол палача, хотя и более утонченный. В дальнейшем во время отсидки я четко понимал, когда у губернатора торжественная пирушка, а когда простая трапеза: во втором случае все было весьма умеренно и просто.
Мне разрешили послать за книгами, а очень скоро губернатор лично побеспокоился, чтобы я не скучал: стал присылать чиновников с делами. Так что единственное, что у меня было хуже, чем на квартире — отсутствие свободы.
Через неделю князь Вяземский уехал в армию, куда он, собственно, и был послан. На следующий же день генерал лично явился ко мне и грозно спросил:
-- Ну что, длинный язык, каешься?
Я увидел веселые искорки в его глазах и понял, что надо подыграть.
-- Каюсь, ваше высокопревосходительство.
-- Ну что, у тебя было время покаяться и попоститься во искупление греха. Раз каешься, я тебя прощаю. Можешь идти к себе. А в три часа заходи ко мне.
Потом палач мне потихоньку сказал, что если, упаси Бог, мне придется попасть в его руки, он вспомнит мне хорошее отношение и что я не побрезговал его хлебом-солью и отплатит по-честному. Я мысленно помолился, чтобы мне не пришлось испытать на себе дружелюбие палача.
На квартире меня ждало сразу несколько сюрпризов. Мои вещи были перенесены на второй этаж, в бывшую комнату мужа Шильдерши. Там и комната была просторнее, и кровать мягче, и камин был. Камин весело горел. Шильдерша вышла в лучшем платье и стала угощать меня обильным и вкусным обедом. Я не понял, к чему бы это.