— Да, вот еще что, — сказал Филипп, обернувшись к простым солдатам, — помните, что наши дела не касаются горожан. Ни слова о том, что здесь произошло. Это должно остаться в среде старой гвардии.
— Они будут молчать, подполковник, — заверил его Ренар, — я отвечаю за них.
— Да здравствует его сын! Да взойдет он на французский престол! — воскликнул Потель.
— Смерть англичанам! — крикнул Карпантье.
Этот тост имел исключительный успех.
— Позор Гудсону Лоу[67]! — поддержал капитан Ренар.
Конец обеда прошел прекрасно, возлияния были весьма обильны. Оба противника и их четыре секунданта сочли для себя вопросом чести, чтобы эта дуэль, где дело шло об огромном состоянии и о судьбе двух человек, столь выдающихся своею храбростью, не имела ничего общего с обычными столкновениями. Два джентльмена не могли бы вести себя лучше, чем Макс и Филипп. Таким образом, местные молодые люди и горожане постарше, толпившиеся на площади, были обмануты в своих ожиданиях. Все сотрапезники, как настоящие военные, хранили самое глубокое молчание о происшедшем за десертом. В десять часов каждый из противников узнал, что оружием была избрана сабля. Встреча была назначена в восемь часов утра за церковью Капуцинов. Годде, принимавшего участие в банкете в качестве бывшего военного врача, попросили присутствовать на дуэли. Секунданты решили, что при любых обстоятельствах схватка не должна длиться более десяти минут.
В одиннадцать часов вечера, к большому изумлению подполковника, г-н Ошон явился к нему со своей женой, когда он уже собирался лечь спать.
— Мы знаем, что произошло, — сказала старая дама со слезами на глазах. — Я пришла к вам с просьбой не выходить завтра, не помолившись... Вознеситесь душою к господу.
— Хорошо, сударыня, — ответил Филипп, которому старик Ошон сделал знак из-за жениной снины.
— Это еще не все, — продолжала крестная Агаты. — Я ставлю себя на место вашей бедной матери и отдаю вам самое дорогое, что у меня есть, — возьмите.
Она протянула Филиппу какой-то зуб, прикрепленный к черному, расшитому золотом бархату, к которому были ею пришиты две зеленые ленты, и, показав его, спрятала в маленький мешочек.
— Это зуб святой Соланж, покровительницы Берри; я его спасла во время революции; завтра утром наденьте ладанку себе на грудь.
— И она может предохранить от удара сабли? — спросил Филипп.
— Да, — ответила старая дама.
— Тогда я не могу надеть это снаряжение, как не мог бы надеть кирасу! — воскликнул сын Агаты.
— Что он сказал? — спросила г-жа Ошон мужа.
— Он сказал, что так не полагается, — ответил старый Ошон.