Мне представляется, как Джон путешествовал без меня, но эти мысли расстраивают меня. Я так сочувствую ему, и мне хочется заботиться о нем. Теперь у меня целая жизнь впереди, чтобы любить его. Он покрывает мое лицо поцелуями, потом целует меня в ухо, в шею.
Мне известны правила. Я должна подождать до брачной ночи, но я не в силах. Я не могу. В этот момент я бы отдала Джону все: мое сердце, мой дом, все-все, и это было бы правильно. Джон берет меня на руки и несет на дальний конец пляжа, где от подножий холмов начинаются дюны. Небо подернуто красноватой дымкой. Я заглядываю Джону в глаза, и вижу в них все то, о чем я молилась. Этот мужчина любит меня, только меня. Медленно он расстегивает пуговицы на моей юбке и кладет ее на песок вместо подстилки. Осторожно он прижимается ко мне всем телом.
— Я тебя люблю, — шепчет он.
Сколько себя помню, мне всегда было любопытно, каким будет этот момент, и вот он наступил, как будто мое тело не принадлежит мне, как будто я покинула его и наблюдаю романтическую сцену откуда-то сверху. Вижу каждую деталь, но не чувствую, что тело целиком мое. Потом поцелуи Джона напоминают мне, почему я здесь очутилась, и почему он выбрал меня из всех девушек на свете. Я чувствую его дыхание, его нежные прикосновения, и понимаю, что поступила правильно. Постепенно все звуки и картины исчезают, как в тот момент, когда я увидела его в первый раз. Когда ты поступаешь правильно, нечего бояться и не нужно задавать никаких вопросов.
Я провожу рукой по его густым волосам, ослепительный камень на кольце отражает последний луч солнца, и оно садится за дюны. Лучший день за мои двадцать шесть лет сменяется ночью, и если бы солнце больше никогда не взошло, я не стала бы возражать.
Мы с Джоном не говорим друг другу ни слова до самой Коммерческой улицы. Я сижу совсем близко к нему, он обнимает меня и каждую минуту наклоняется ко мне, чтобы поцеловать. Искусство разговора на деле оказывается совсем не искусством; истинное искусство — это молчание. Когда он останавливает машину около моего дома, я приглашаю его зайти.
— Они будут так счастливы за нас. Мы должны поднять тост за нашу помолвку, это традиция! — целую я Джона в щеку. — Ты женишься на итальянке. Мы пьем за все, будь то даже день стирки белья!
Джон смеется:
— Хорошо, согласен, сегодня ты за главную.
— Да, и попрошу тебя не забывать об этом.
Мы поднимаемся по ступеням крыльца, которые, кажется, изменились. Нет, это я стала другой, и изменилось мое восприятие мира. На этих ступенях я играла, когда была девчонкой, но теперь мне ясно, что совсем скоро мне придется покинуть отчий дом. Мое место рядом с Джоном.