— Возможно, нет. Вы, женщины, умеете вводить нас в заблуждение. Мы по сравнению с вами просто глупые щенки, зеленые, неопытные новички.
— На это я могу ответить, что вы того заслуживаете, — парирую я.
— Ты встречаешься с кем-то? — дружелюбно спрашивает Джон.
— Зачем спрашивать? Вы же уже поцеловали меня на вечере в честь Нового года так, словно знакомы со мной всю жизнь. — Не может быть, что я заговорила о том поцелуе. Жаль, что сказанного не воротишь.
— Знаю. И хочу принести за это мои извинения, — искренне говорит Джон. — Я не вел себя как настоящий джентльмен, но могу ручаться, что все же я джентльмен. Тогда я увлекся. Твое красивое золотое платье вдохновило меня.
— Спасибо. — Как хорошо, что в нашей кладовке я отложила для себя отрез ламе.
Некоторое время мы молчим, и я раздумываю, как бы продолжить разговор.
— Делмарр говорит, что вы торгуете тканью.
— Это одно из моих дел.
— А у вас их много? Как же вы успеваете? — спрашиваю я.
— Мне кажется, я молод и мне следует попробовать себя в разных делах, чтобы определить, какое из них по-настоящему мое.
«Плохой знак», — думаю я про себя. Если ему до сих пор непонятно, какое дело его, то как же он может выбрать девушку своей жизни?
— Но я уже понял, чем хочу заниматься, — словно читая мои мысли, добавляет он.
Я вздыхаю с облегчением. Хорошо. Он не легкомысленный человек, просто у него разнообразные интересы.
— О, поверните, пожалуйста, направо, на Коммерческую улицу.
Джон пропускает поворот и продолжает движение на юг по Седьмой авеню.
— Прости. — Тон у него вовсе не виноватый.
— Теперь вам придется объезжать целый квартал, чтобы добраться до моего дома.
— Так и было задумано, — весело говорит он. — Мне нравится беседовать с тобой. Я просто оттягиваю время. Тебя это устраивает?
— Я целый день провела за швейной машиной и плохо соображаю, поэтому вам придется растолковать мне.
— Хорошо. Тогда попробую объяснить. Мне приятно проводить с тобой время.
— Но ведь вы совсем не знаете меня.
— Я знаю, какая ты.
— И даже знаете, что на меня наложено проклятье? — спрашиваю я.
Джон смеется.
— Да, проклятье, — настаиваю я. — Много лет назад. И моя мама, боже благослови ее, верила, что я избежала его, когда родилась без родимых пятен на лице, этого она больше всего боялась. Но мне кажется, что проклятье — это словно яд, который убивает не сразу, а много времени спустя. Не сразу, но все-таки убивает, понимаете? Вы знакомы с итальянцами?
— Конечно.
— На ком-нибудь из них было проклятье?
— Только на тебе.
— И вас это не останавливает?
— Ни на секунду.
Я указываю на мою улицу: