Арнолдьд Ильич назвал спектакль "реанимацией белогвардейщины". Кто-то из местной прессы подхватил эту тему на страницах газет. Но отклика мысль сея не получила ни в партийной инстанции, ни у народа. Напротив, опровергая её, Геннадий Клочковский собирал полные залы. Козырем в его рукаве явился и тот факт, что сам Иосиф Виссарионович ещё до войны восстановил своим указом постановку пьесы во МХАТе и лично присутствовал на ней более пятнадцати раз. Став невостребованным, Арнольд запил по-черному…
Хоронили Эмминого мужа с почестями, в закрытом гробу. Она заглядывала в лица пришедших проститься горожан и читала там ужас, смирение и тихую радость. Ужас от того, что лежало под крышкой гроба: исковерконное, собранное по частям человеческое тело. А радость потому, что сами всё ещё живы, страшная участь постигла другого. Эмма не сердилась на людей, прощая им слабости. Она всем была благодарна за память и цветы, ковром укрывшие могилу. Если душа режиссёра Гулепова-Аланского витает поблизости — наверняка упокоится с миром после такого "бенефиса".
Не владея никакой профессией, Эммочка Аланская устроилась работать гардеробщицей в школе рабочей молодёжи. Днём с Варюшкой, вечером с телогрейками, этим и ограничилась её жизнь. Но молодость и любопытство отвоевали своё: постепенно, шаг за шагом, Эмма стала учиться. Изредка садилась за парту, чувствуя себя своей среди собравшихся ровестников. Тянула руку лишь когда весь класс молчал, не зная правильного ответа. Учителя заметили её способности и доложили о них директору. Эмме повезло. Ей дали место в детском садике для Вари, а гардероб она сменила на мытьё полов, работу тяжёлую, но дневную.
Окончив школу, Эмма продолжила учебу в педагогическом училище, которое недавно основали в родном городе. Учителей катастрофически не хватало, особенно на селе. Двадцатипятилетняя студентка, помимо основных знаний, вынесла из детства пусть и забытые, но всё же уроки французского языка и истории Государства российского. Этим с ней занималась покойная мать. Французский в школах встречался редко. Кое-где преподавали английский, а немецкий, после недавней войны, повсеместно отвергался, не спасали ни Гёте, ни Шиллер. История в двадцатом веке тоже претерпела глобальные изменения, но древнейших основ они не затронули. Стал иным взгляд на былые события — в свете марксистко-ленинско-сталинской философии. А к этому с горем пополам нужно было привыкнуть. Дворянка и мысли недопускала о потерянном дворянстве. Тем более, что родилась и выросла среди простого люда. Теперь удел её — кормить и воспитывать дочь, учиться, чтобы учить потом таких же, как Варюшка, детишек. Жить. И большое спасибо господину Дарвину и товарищу Марксу, развившему его учение, за спорную теорию переквалификации обезьяны в человека путём труда на благо общества себе подобных человеко-обезьян.