Но он избегал их общества.
Никто не видел, чтобы он с кем-то заговорил, желая завязать знакомство. Он ни с кем не делится своими планами. И за что бы ни брался, все в его рука обращается в золото. Затевает новые и новые дела, до которых любой мог бы додуматься: прямо-таки на ладони лежали, только зажми в кулак; ан, спохватывались-то, лишь когда этот человек успевал заграбастать все у них из-под носа. И все-то ему на месте не сидится, все-то он, с повозки не слезая, разъезжает туда-сюда, только диву даешься, почему он все еще живет в этом городе, отчего не переселится в Вену? Чего ради такому богатому человеку держать главную контору в Комароме? Хотя в ту пору Комаром был важным торговым городом.
Но Тимар-то знал, что его привязывает к Комарому. Он знал, чего ради живет в этом городе, где каждый собрат по торговому ремеслу - заклятый враг, где всякий раз, когда он проезжает мимо кафе Бразовича, вослед ему летит напутствие: "Чтоб тебе шею свернуть!" Этот дом - вместе со всеми своими обитателями - тоже должен прейти в его руки!
Вот что привязывало его к Комарому даже теперь, когда он стал обладателем полутора миллионов. Вот ради чего оставался он там, где его по-прежнему называли Тимаром, не желая свыкнуться с его новым дворянским титулом: "Леветинцский".
А ведь свое благородное звание он сумел подкрепить и благородными делами. Основал больницу для городской бедноты, учредил стипендии в протестантском приходском училище, даже чаша для причастия под его руками обратилась в золото: взамен прежней, серебряной, он пожертвовал храму новую - золотую. Двери его дома всегда были открыты для бедняков, и по пятницам вдоль всей улицы выстраивался к его дому нищий люд за причитающимся вспомоществованием - самой большой на свете медной монетой, которую называют "неразменным талером". А еще поговаривали, что если какой корабельщик утонул, то Тимар назначает его детям содержание и вдове выплачивает ежегодное пособие. Поистине золотой человек!
И лишь голос в душе постоянно твердил ему: "Неправда это! Все неправда!".
Послеобеденный кофе господин Бразович обычно пил на половине супруги, распространяя вокруг себя густые клубы дыма.
Господин Качука шептался с Атали в стороне за столиком, там же сидела и госпожа Зофия, делая вид, будто поглощена шитьем. (Вот уже год, как на этом столе всем напоказ было разложено рукоделие, дабы каждый гость мог видеть, что здесь готовят приданое.).
Молодой офицер теперь дневал и ночевал в доме: с утра являлся с визитом, затем его оставляли обедать, и лишь поздний вечер вынуждал его вернуться к себе на холостяцкую квартиру.