Богданку встревожили рассуждения Заруцкого. Сдержанно ответил:
— Государыня Марина свидетельствовать может, что я ее прав никогда не оспаривал.
— Не оспаривал, а в сторону не отходил.
— Отошел бы, так все рухнуло бы.
— Ныне рухнуло! Ныне имя Дмитрия не нужно, рядом с царицей нужно другое имя и оно грядет!
Богданка усмехнулся.
— Имен множество, да не всякое сгодно.
Заруцкий ответил то же с усмешкой.
— Не твое имя, Богданка, не имя Дмитрия, не Петрушки и всяких других. Все это отошло. Ныне нужен русский царевич!
— Согласился бы я с тобой, атаман, да где же искать русского царевича? Да, чтоб доподлинным был!
— Или и вправду, ты, Богдан ничего не приметил или притворился незрячим?
— Что я должен был приметить?
— Государыня наша Марина — на сносях! У царицы родится царевич, и нет ни у кого иного права на престол превыше, чем у ее сына!
Богданку озарило. Вот почему польская модница носит последнее время широкие платья. Но не потерялся и здесь нашел возражение:
— Всякая женщина, то ж и царица, может стать матерью. Тут надвое: или сын или дочь?
— О дочери другой разговор. Для нее подрос королевич Владислав. А вот сын венчаной на царство царицы и перед Богом и перед людьми имеет право на престол. Ты был надобен, ибо непривычно русским людям иметь царицу, а вот царевича, кто ж оспорит?
— К царю Дмитрию не отнесешь...
— В сроках кто ж не запутается. Да уж и не столь важно, кто отец. Важно, кто мать. А мать царица Московская! За тобой шли, зная, что ты вовсе не тот, за кого себя выдавал, а за царевича, как не пойти? На нем согласить людей куда надежнее, чем на тень Дмитрия.
— Не сожалеешь, атаман, что мне голову не срубили?
— Не сожалею, ибо ты еще надобен. Побудь еще некое время Дмитрием...
— А далее?
— Далее? — раздумчиво спросил Заруцкий. — В прорицатели не напрашиваюсь. Ты, Богдан, за себя не опасайся. Из ниоткуда явился, туда же и уйдешь. Своей милостью государыня тебя не оставит.
— Мудрен ты, атаман, только Господнюю волю ни мне, ни тебе не предугадать и не оспорить. Кланяюсь за то, что мысли свои не утаивал. И я не утаю: все полагаю на волю Господа!
Богданка вернулся в свои калужские палаты и задумался. Водку, как в былые времена, на стол не поставил. Налил яблочного взвара, оперся локтями о стол и охватил голову руками.
За окном волчьим многоголосьем выла метель, опоясывая город сугробами.Натоплено, печь пышет жаром. Впереди долгая ночь. Думай вволю.
Подумать, так Заруцкий говорил правду. С русскими людьми игра на имени царевича Дмитрия приходит к концу. За время тушинского стояния Богданка научился трезво оценивать отношение к нему русских людей и поляков. С поляками покончено, а те немногие, что после гибели Рожинского перешли к нему какой-либо силы собой не являли. Не обманывался он и засылами из городов, будто бы готовых ему присягнуть. Как скоро присягнут, так же скоро и нарушат присягу. Казаки идут за Заруцким. Кто же ему, Богданке, подмога? Татары? Явилась о них мысль и на них задержалась. Почему бы и не татары? Поляки стремились в Москву грабить, казаки прозакладывали свои головы под Москвой, чтобы своим господам отомстить и ограбить. А у татар меньше желания грабить? А еще и за Казань отомстить. За татарами крымский хан, а за ханом турецкий султан. И хан и султан не откажутся наложить длань на Московию. Переманить к себе татар, а те переманят крымского хана и султана. Сам себе удивлялся, что ранее ему такой расклад не приходил в голову. Татарам вовсе не к чему копаться истинный он Дмитрий или нет. Не казакам Заруцкого по плечу изгнать поляков из Москвы, а вот крымскому хану — Москва давно желанная добыча.