Из Москвы под Смоленск к королю и к московским послам пришла грамота «седьмичисленных» бояр без подписи патриарха.
27-го декабря Лев Сапега призвал Василия Голицына, помахал перед ним списком боярской грамоты.
— Что вы теперь скажите, послы боярские, получивши из Москвы наказ открыть ворота Смоленска?
Василий Голицын взял в руки грамоту. Прочитал ее и, разведя руками, ответил:
— На грамоте нет подписи патриарха, а без подписи патриарха митрополит Филарет не даст благословения исполнить сей боярский наказ.
— У нас один спрос: будут ли смольняне целовать крест королю? Не послушают московских бояр, прольется кровь!
— В том волен Бог! — ответил Голицын.
— Не полагай на Бога ваше глупое упрямство! — оборвал спор Лев Сапега.
28-го декабря Василия Голицына и Филарета призвали на встречу с комиссарами. Пришел на встречу и гетман Жолкевский.
Филарет, войдя в шатер комиссаров, не садясь, объявил:
— Вчерашние речи Льва Сапеги, мне князь Василий пересказал. И я говорю: грамота не подписана патриархом. Нет на ее исполнение благословения русской церкви. А бояре мне не указ!
Жолкевский попытался найти смягчение.
— К чему такое упрямство? Оно не ведет к хорошему, а только к кровопролитию.
— Кровопролитие, от поляков, господин, а не от нас! Мы пришли звать королевича Владислава на царство, а вы требуете открыть ворота Смоленска. Из это-го выходит, что вы не хотите дать нам на царство королевича Владислава, а королю московский престол мы не предлагали.
— Это не послы, воры! — воскрикнул Ян Потоцкий.
Жолкевский прервал переговоры.
Король топтался под Смоленском. Комиссары требовали от послов сдачи Смоленска, а в это время под руку Прокопия Ляпунова, не глядя на январскую стужу, сходились из городов ратные люди.
Заруцкий раскинул казачьи таборы в Туле, рассылал гонцов в донские станицы, приглашая в поход на Москву «запольных» казаков, что сидели на Дону, не принимая участия в смуте.
Прокопий Ляпунов и Заруцкий объявили «волю» всем беглым, свободу от крепости и прощение всем прежде виноватым.
Особе стояло в Калуге ополчение Дмитрия Трубецкого. В его рядах все те, кто служил Богданке с его появления на Московской земле, кто пришел к нему в Тушино, оставался с ним в Калуге. Немало было среди них , называвших себя казаками, не повидав никогда ни Дона, ни Днепра.
Вышел Заруцкому звездный час. Не пропустил бы, в своем зазнайстве, заносясь превыше предназначенного ему судьбой. Казацкий атаман, вовсе и не казак, а по польским порядкам тарнопольский шляхтич, боярин по сказу тушинского Вора, не названный супруг Марины и отец ее сына, искал себе места у Болотникова, и в Тушино, и у короля под Смоленском, пришел к Марине в Калугу, чтобы уже не искать иной судьбы. Накрепко уверовал в свою затею поставить на царство их сына с Мариной, сесть при нем регентом.