И пока Флора, восторженно отодвинув в который раз читанного и перечитанного «Фауста», восторгалась тем, как Гете удалось создать миф, «что под силу только целому народу», Света мысленно возвращалась к вопросу, заданному ей, утверждаясь в правильности ответа.
«Ты подумай только! — говорила Флора. — Все, чему на земле дарована форма и жизнь, по его представлениям, берёт начало в созидательном и охранительном принципе, которому придано обличье ж е н щ и н ы. А как он описал это пустое пространство, где живут богини! Там нет времени, ибо нет для них светила, что своим восходом или заходом отмечало бы смену дня и ночи. И все, что не дышит более, возвращается к ним в качестве нематериальной природы, они хранят ее, покуда ей не приспеет время вступить в новое бытие. Ты все поняла?» — спросила она после небольшой паузы.
Разумеется, Света кивнула, потому что и в самим могла бы слово в слово пересказать, о чем говорила Флора, а про себя подумала, что миф — это всего лишь сказочка. И тут кудахтать? Флора никак не может привыкнуть к мысли, что Света уже не глупенькая девочка, а взрослый человек. Тут она поймала себя на том, что думает об этом по-немецки и радостно улыбнулась.
— Поняла, наконец-то?! — настойчиво переспросила Флора Яковлевна. — А то мне показалось, что ты не уловила, о чём идет речь...
Света кивнула еще раз, чтобы Флора не приставала, и на обратном пути улыбалась: все чаще и чаще ловит она себя, особенно когда разговаривает с Флорой или когда читает, что думает по-немецки... А вопрос о женском начале, об охранительном принципе... Что может сказать об этом Света? Что с о х р а н и л а для нее мать? Что передала ей? Вспомнить не о чем.
Конечно, мать, наверно, хороший, добрый до безалаберности человек. К ней приходят занимать деньги, и она дает сразу, если есть, не то что другие. Когда отцу привозили угля больше, чем надо, она сама стала предлагать соседям: «Берите, берите, нам это много». А когда тетя Фрося укорила ее, отмахнулась: «Не экономная?! Буду я еще с ведрами стоять, продавать. Те времена, слава богу, прошли, когда мы покупали да торговали». Она, как правило, и забывала, кому давала деньги, потом ворчала, что не несут.
Вот если вспомнить, как в прошлом году собиралась Света на день рождения к Вике. Собиралась очень тщательно, все продумала и духами капала на платочек осторожно, чтобы едва уловимый запах был, не то что раньше, и попросила деньги на подарок.
«Да подари ей шкатулку, — предложила мать и тут же вытряхнула ремешок от часов, скомканную резинку, поломанную булавку и толстую, золоченую, как майский жук, пуговицу от пальто. — Возьми. Это еще бабушкина. Видишь, какая красивая. Только пыль вытри».