По-своему оценила Вика и занятия немецким. Получалось, что для Флоры они значили больше, чем для Светы. Ведь занятия давали Флоре Яковлевне ощущение не зря прожитой жизни! « Так что это она должна быть благодарна тебе, а не ты ей. Кто сейчас учит немецкий? Кому он нужен? — строго спрашивала Вика. — Сейчас существует только один язык — английский. Конечно, хорошо, что ты придешь в институт, уже зная язык, но тебе всё равно придется учить английский, без него никуда. Получается, что она учила тебя для собственного удовольствия»
Пересказывая свои разговоры и беседы с Флорой Яковлевной, которую Вика не знала, Света незаметно для себя начала иронически фыркать, передразнивая взгляд искоса, резкий голос и чуть неуклюжую походку, то, как Флора совершенно серьезно уверяет всех, что ее кактусы чувствуют, когда она начинает болеть, и испытывают недомогание вместе с ней.
«Умора!» — говорила Вика, пожимая плечами.
У Флоры вечно нелепые, перешитые из старых платья. А она считает, будто этого никто не замечает: «Такую удачную выкройку нашла...» Все это связано с тем, что она однажды внушала Свете насчет нужды (даже зачитывала для убедительности цитату из Вагнера), которая является выражением истинных потребностей. Света ничего не поняла из прочитанного, хотя Флора тогда ей переводила все сама.
Теперь Света, возвращаясь к прежним разговорам, понимала некоторые случаи иначе, чем раньше. Вот взять, к примеру, то время, когда Флора Яковлевна приучала Свету разговаривать, не смущаясь, по-немецки на улице, в магазинах, в троллейбусах. Внимание, которое они привлекали, нравилось Свете. Она надеялась, что их принимают за двух иностранок. Но часто, всегда в самый неподходящий момент, Флора Яковлевна брякала что-то по-русски. Выбирает себе материю на юбку, обсуждает со Светой, как удобно, что ткань не мнется, мягкая на ощупь, а потом: «Нет! Это все-таки очень дорого!» И все сразу оборачиваются, смотрят. «Зачем сообщать об этом сердилась Света. — Сказала бы, цвет не подходит или не нравится, так нет... дорого! Надо при всех расписаться в том, что ты неудачник, раз не сумел хорошей зарплаты добиться. Да, — думает Света с сожалением и с сочувствием, — не сумела Флора планку на нужную высоту поставить. Как же ей понять мои устремления?!»
Вот поэтому, когда однажды перед занятиями Света отдала деньги, которые она приготовила для сберегательной книжки, и Флора вдруг удивилась и спросила: «Откуда у столько денег набирается?» — Света ответила, почти не запнувшись: «А мне родители стали больше давать». И эта ложь не вызывала смущения или стыда. Объяснить, что она... нет, не ворует, ведь этими словами не назовешь... Она просто брала те деньги, которые, можно сказать, летели по ветру. Света никогда не позволит себе и копейку чужую взять, где это действительно было бы воровством, а здесь... ее всякий бы одобрил. Света каким-то образом чувствовала, что Флора не поймет. Но ей хорошо про достоинства нужды говорить. Она живет дома, дети уже все взрослые, все зарабатывают. А Свете ехать в чужой город — и надо обязательно покупать тёплые вещи, которых у нее нет. Да и мало ли что в чужом городе может понадобиться?!