— Фрося! Фрося!
Света удивилась. Чтобы мать звала Фросю на помощь? Значит, действительно ей плохо, если уж она на это решилась.
Положив книгу на стол, Света нерешительно подошла к веранде и осторожно, по-прежнему ожидая подвоха, спросила.
— Ну что тебе неймется?
Мать повернула к ней испуганное, бледное лицо:
— «Скорую», Света, позови!
— Сейчас! — тоже вдруг испугалась Света, но тут же взяла себя в руки и более строго закончила: — А ты все-таки иди ложись. Нечего тебе ходить. — И повела мать в комнату.
Мать шла без особой охоты, но покорно, задевая за дверь, стулья, спотыкаясь и вытянув перед собой руки. Уложив ее, Света побежала к магазину, где на углу стояли две телефонные будки. В одной из них было выбито стекло, и, хотя она была свободна, Света решила подождать, пока освободится вторая. Мимо автоматов в хлебный ходили люди, и Свете не хотелось, чтобы кто-нибудь посторонний, пусть даже и незнакомый, услышал, как она вызывает машину к матери, у которой явно началась белая горячка.
Автомат освободился не скоро. Видимо, парень говорил с девушкой, потому что подолгу углубленно и сосредоточенно молчал, покачивая головой, тихо-тихо проговаривал что-то — видно было только, как шевелятся губы. Света нарочно встала так, чтобы ее было видно из будки. Но парень скользил по ней остановившимся взглядом, то подтягивая замок куртки до отказа, то вновь расстегивая его. Наконец он вышел.
Женщина, принявшая вызов, несколько раз раздраженно переспросила: «Что? Белая горячка?» — фыркнула, еще более раздражённо бросила: «Ждите!» — и в трубке загудело. Света внимательно посмотрела на цифру «15» — еще совсем недавно, до обмена денег, за телефон надо было платить пятнадцать копеек, и цифры пока остались. Она обвела их кончиком пальцев, чтобы успокоиться. Потом, все еще чувствуя неприятный комок в горле от обиды и оскорбления, вышла из будки и встала на углу, чтобы было видно, откуда поедет «скорая».
В хлебном продавец, выпустив последнего покупателя, закрыл дверь. И чувство одиночества еще более обострилось. Когда-то, возвращаясь домой, Света представляла себе: вот сейчас — как в той книге — кто-то очень добрый, веселый и сильный возьмет за руку и уведет туда, где будет свет, тепло и любовь. Но никто не брал за руку и не уводил в прекрасный, сияющий мир. Тогда она сама попыталась что-то сделать, изменить жизнь. Одно время ей казалось, что отец и мать — каждый сам по себе — может бросить пить, что они заражают друг друга. Когда отец делал этажерку по ее заказу, она время от времени помогала ему. Он был в отпуске и не торопился, работал с особенным вкусом. Делал перекуры, во время которых сосредоточенно смотрел на планки, помешивал терпко пахнущий клей. Света сначала пыталась представить, как сложилась бы его жизнь, уговори он мать уехать в деревню. А потом стала думать о том, как хорошо им сейчас вдвоем. Может быть, если заживут вместе, так и пойдет?! И, подавая гвозди, она принялась уговаривать отца уйти, снять квартиру, где они начнут жить вместе, без пьянки, скандалов и драк, Света научится хорошо готовить, сама будет ему все стирать... Отец слушал ее молча, не перебивал и вроде соглашался... А вечером после второго стакана принялся ругать мать, что это она подговаривает дочь выжить его из дома. Весь разговор, словно вывернутый наизнанку, предстал в совсем ином виде. И мать укоризненно качала головой: «Что ж ты, как змея подколодная...» А Света, чувствуя свою вину, огрызалась: «Бросай пить, сколько я говорила!»