Она сделала шаг вперед, затем еще, с интересом разглядывая себя. Ее кожа золотилась в мерцании свечей, ее глаза казались черными и странно расплывчатыми, изгибы тела, грудь, бедра выглядели мягкими, неясными, ускользающими.
Женевьева бросила взгляд на свои ноги. Глубокие красные туфли, словно языки, словно кровь, озаренные яростным сиянием больших, украшенных драгоценностями пряжек. Каблучки-шпильки.
— Туфли сделаны из генуэзского бархата. — Закари стоял у нее за спиной, положив руки на ее обнаженные плечи. — Каблуки из стекла. — Он прижался губами к ее шее. — А пряжки украшены бриллиантами.
Он нежно обнял ее за талию и увлек к пурпурной кушетке. Откинувшись на спинку дивана, Женевьева закинула руки за голову и свободно вытянула вперед ноги. Она попыталась заглянуть в его глаза, но так и не смогла разгадать его странный взгляд. Он осторожно коснулся ее левой ступни, слегка приподняв ее, чтобы они оба могли полюбоваться туфелькой, а затем наклонился и поцеловал носок, пряжку, каблучок, лодыжку и нежную ямочку под коленкой… Она была абсолютно обнажена, потому что надела эти туфли. Их живой и яркий красный цвет на фоне ее белой кожи заставлял чувствовать себя более чем обнаженной.
Женевьева взглянула на руку, ласкающую ее ступню. Праздник перестал занимать ее мысли, он больше не существовал для нее. Ничто больше не имело значения. Ни Роберт, ни Гай Монтерей. Только рука Закари, касающаяся ее ноги. Только его прикосновения, его губы. Она была рождена для этого момента. Для него.
15
Около одиннадцати часов вечера такси Женевьевы подъехало к дому графа Дюваля на рю Камбон. Все вокруг застилала плотная пелена дождя.
Она поспешно вытащила зеркальце из украшенной кисточками сумочки и оглядела свое лицо. Свежий макияж выглядел безупречно, так же как и поспешно приведенная в порядок прическа. Но все-таки в ее внешности появился какой-то беспорядок.
«Я скажу Роберту, что меня ограбили… Я выходила из магазина Закари со своими новыми туфлями, в темном переулке ко мне подошел человек и приказал отдать ему кошелек. Да, именно так. Нет, не то, он обязательно обратится в полицию. Это не подходит…»
Двое привратников спустились по ступенькам, их ноги хлюпали по промокшему насквозь голубому ковру. Один из них нес стул с мягким сиденьем.
Водитель распахнул дверцу, раскрыл над ней зонт, стал ждать, пока привратники устанавливали стул.
— Если мадам пожелает присесть, мы могли бы внести ее в дом, не причинив вреда этим прелестным красным туфелькам.
— Спасибо. Я не стану возражать.
Приподнимая подол ярко-красного шелкового платья от Натальи Гончаровой, с дерзким низким вырезом и слегка присборенного на левом бедре под жемчужным украшением (она приготовила его для открытия выставки, но потом решила надеть платье от Шанель), стараясь не намочить туфли от Закари, Женевьева уселась на стул, мужчины подняли ее и понесли в дом.