— Больше никак, — развёл руками Пантелей. — Разор выйдет.
Он долго говорил ещё о чём-то, и я, понимал, что хоть мне и вешают лапшу на уши, однако делают это весьма талантливо, и я, как не искушённый в сельской жизни человек, могу лишь глубокомысленно кивать, не имея возможности что-либо проверить самостоятельно. Разве может скромный опыт копания на дачных сотках хоть чем-то помочь в ситуации, когда приходится иметь дело с полностью натуральным хозяйством? Я ощущал себя таким же лопухом, как попугай Кеша из знаменитого мультфильма, которого обида на хозяина и жажда приключений, столкнули вдруг с деревенской действительностью.
— Будем считать, с этим мы разобрались, — остановил я разливавшегося соловьём старосту. — Лучше скажи, что это за Фома Иванович проживает у нас в Агеевке?
Вообще-то, в том, что этого загадочного персонажа называли по имени и отчеству, чувствовалось глубокое уважение. Далеко не каждый дворянин мог позволить себя такой почёт, а тут… Староста замялся.
— Фома Иваныч дык он это… Ну, как-бы…
На большее его не хватило. Пантелей замолчал, будто набрал в рот ушат воды.
— Ты мне пык-мыкать кончай, — пригрозил я. — По делу говори.
К счастью, после того, как хозяйка поставил на стол напиток, не уступающий по крепости пресловутом спирту 'Ройял', язык у Уклейкина постепенно развязался.
Я понял, что Фома Иванович Куроедов не кто иной, как местный олигарх и вроде даже благодетель. Ему удалось разбогатеть ещё в те времена, когда Долгорукие взяли власть над юнцом-императором Петром Вторым. Всё, к чему прикасались руки Куроедова, превращалось в золотую жилу. Больше всего добра Фома Иванович нажил, когда взялся за лесные и строительные подряды: лес, балки, кирпич — всего и не перечислишь. Очевидно, благодаря хозяйской сметке, ловкому уму и нечеловеческой работоспособности, Куроедову удалось то, чего никак не могли добиться другие.
Долгорукие же, и сами отнюдь не бедствовавшие, привечали в своём холопе эту жажду к накоплению средств. Что самое смешное, оброк Фома Иванович платил точно такой же как все, хоть и был самым богатым человеком в округе. Пантелей предположил, что состояние Фомы тянет тысяч на двадцать, по сути, огромную сумму.[2]
Крестьяне его очень уважали и с удовольствием отдавали ему свои копейки 'в рост'. Не было случая, чтобы Куроедов кинул хотя бы одного вкладчика. Такая патологическая честность к односельчанам подкупала.
Формально я мог бы завладеть всем его имуществом, законы позволяли, но это было бы слишком подло. С другой стороны, раз он и впрямь является олигархом, пора приучать Куроедова к мысли, что с людьми надо делиться. Возможно, он и впрямь добился всего исключительно собственными силами, но я верю в пословицу, что трудом праведным не наживёшь палат каменным, кто бы мне и что не говорил об этом. В противном случае возникнут такие же перекосы, как и в моём далеко не всегда светлом и радостном прошлом, когда молодой толстомордый миллиардер не знает, что купить любовнице на день рождения: то ли золотое сиденье для унитаза, то ли остров на Карибах, а в это время старушка-пенсионерка, горбом поднявшая страну после разрухи, считает копейки, оставшиеся от мизерной пенсии, после того, как отдала за коммунальные платежи большую её часть, и думает, как бы ей купить молочка, чтобы налить в блюдечко для любимой кошки, да покрошить туда кусочек булочки. О себе бабуля уже и не вспоминает, сама она будет жить впроголодь.