— Меджид Гаджиевич, но ведь это тоже взятка, — заметила Дагурова.
— Стихи? — округлил глаза мастер.
— Нет, кубок.
— Какая взятка?! Он мне, понимаешь, зрение и слух вернул! Могу творить! — взволнованно жестикулировал Гаджиев. — Я всю жизнь должен на него молиться, и мои дети, и мои внуки! За такое большое дело! Подумаешь — кубок! Отблагодарил! Маленький подарок!
— Называйте как хотите: подарок, благодарность или еще что, но это все равно взятка. Неужели вы этого не понимаете? — укоризненно покачала головой следователь. — Кстати, вдумайтесь в это словосочетание: отблагодарить подарком. Странно. Ведь подарок потому и подарок, что даром, ни за что дается. А если за что-то, это уже, простите, не подарок, а самая настоящая плата. Не так ли?
— Нет! — вскочил разгорячившийся Гаджиев. — Выходит, если моя внучка несет первого сентября в школу букет цветов — это тоже взятка?
— Цветы — другое дело... Каждую здравую мысль можно довести до абсурда...
И как Дагурова ни старалась переубедить Гаджиева, тот стоял на своем. Тем более что кубок он послал после излечения.
«Допустим, — подумала Ольга Арчиловна, — Гаджиев не знает закон. Но незнание закона не освобождает человека от ответственности. В данном случае они с Чикуровым должны привлечь Гаджиева к уголовной ответственности за дачу взятки. Пусть и анонимной. Но в этом вопросе есть еще одна сторона дела — проблема правовой пропаганды. Многие считают, что взятка — это когда вручил «до», а вот подношение (денег или вещей) «после» — просто благодарность. Надо объяснить людям, что они заблуждаются. Взятка есть взятка! Дали ее «до» или «после»...
— Когда вы отослали подарок Баулину? — спросила Дагурова.
— В прошлом году к празднику Седьмого ноября, — ответил мастер.
— Не знаете, получил он кубок или нет?
— Не знаю. Наверное, получил.
«Это необходимо выяснить, — подумала Дагурова. — Интересно, как профессор реагировал на посылку без обратного адреса? Догадался ли, что кубок от Гаджиева? И вообще, почему он писал ему письмо?.. Но как это все узнать? Да, все осложняет состояние Баулина. Когда он выздоровеет? И выздоровеет ли?»
Ольга Арчиловна попросила мастера подробно описать кубок. Он дал ей выполненный на бумаге эскиз. Когда следователь стала заполнять бланк протокола допроса, выяснилось, что Гаджиеву шел семьдесят второй год.
— А я вам даже шестьдесят не дала бы, — сказала Ольга Арчиловна.
— Понимаешь, дорогая, мой отец прожил сто четыре года, — с гордостью заявил мастер. — А его старший брат еще жив. Пасет овец...
Расписавшись под протоколом, Гаджиев взволнованно спросил: