Этой ночью мы не занимались любовью, просто спали вместе. На голографическом потолке колыхалось лазурное мелководье. Призрачные воды стекали по стенам. Пахло свежестью. Я лежал у Эрвина на плече, смотрел в иллюзорный этот русалочий потолок и улыбался.
Мне было хорошо.
Я и надеяться не мог, что всё обернётся так. Я просто не знал, что так тоже может быть. Это казалось даже не везением — чудом. Ни один из моих страхов не стал реальностью. Не случилось ни мучительных объяснений, ни тайн и запретных тем, ни чувства вины, размолвок, депрессий… Эхо пережитого кошмара истаяло, словно снятое могучей доброй рукой. Так оно и было. Вечная слава тому, кто изобрёл ки-систему, думал я, потом мысли мои занимало другое, они текли вольно и не слишком связно, но неизменно возвращались к одному: Фрайманн-железяка, золотой ты мой человек, как я счастлив, что ты рядом…
Эрвин смотрел на меня неотрывно, пристально, словно стерёг. Словно я мог исчезнуть, если он хоть на мгновение отведёт взгляд.
После сеанса связи с Циа он несколько часов ходил мрачный как туча и курил сигарету за сигаретой. Я пытался завести разговор о будущем Народной Армии в целом и его батальона в частности, но Эрвин отмалчивался. Потом коротко выругался в адрес Йеллена, сел и стал яростно ерошить пальцами короткие волосы. Это выглядело так забавно, что я рассмеялся, забрался к нему на колени и расцеловал его. Эрвин утихомирился, вид у него сделался печальный и доверчивый.
Что с тобой, спросил я, заставив его поднять лицо
Ник, сказал он почти с мукой, я не люблю воевать. Я офицер, но я не люблю воевать.
Только сумасшедшие любят войну как процесс, сказал я.
Эрвин нахмурился, подумал и ответил: да, верно. Но я люблю решать боевые задачи. Минимум времени, минимум жертв.
И ты делаешь это хорошо, сказал я. Но почему ты сейчас об этом заговорил?
Потому что придётся воевать. С мантийцами.
Лицо Эрвина на этих словах приняло странное выражение; это определённо не был страх перед врагом, но это был страх. Я почувствовал смутную тревогу. Чёртовы политики, подумал я, они флиртуют, сулят друг другу уютные клетки и хорошие должности, а верные честные люди пойдут ненавидеть и умирать за них… и я сам — тоже политик. Что за дрянное занятие.
Я надеюсь, что воевать не придётся, сказал я. В эту минуту я действительно надеялся.
Эрвин наклонил голову к плечу и вопросительно моргнул.
Пока что Неккен планирует только акции устрашения и имиджевые стычки, объяснил я. Это вовсе необязательно выльется в большую войну. Союз Двенадцати Тысяч — не то государство, которое можно легко мобилизовать и повести в мясорубку. Возрождение Легиона вряд ли изменит положение дел.