Голос утих, словно Гладсхейм решался, говорить человеку или нет о своей просьбе.
— То что? Если в моих силах и власти дать вам то, о чём просите, я сделаю это, — грянул с порога голос Видгнира. Как молодой норманн вошёл незамеченным ни айфар, ни отцом Целестином и отчего услышал речь Гладсхейма, что была беззвучна, монах не понял. Ясно было одно: в Видгнире вновь ожила Сила — у двери находился вовсе не поджарый восемнадцатилетний парень…
Гладсхейм ничуть не изменился в лице и остался сидеть как сидел, ну а отец Целестин аж на стену едва не полез со страху.
Там, где должен был стоять человек, высилась суровая тень. Не полупрозрачная, как Гладсхейм, но тёмная высокая фигура, окутанная золотым нимбом, со сверкающими, как два бриллианта на солнце, глазами. Свет был куда сильнее, чем сияние, исходившее от айфар, — весь дом словно преобразился, превратившись в янтарные хоромы Морского Владыки Ньёрда; сильные, но не обжигающие волны жара ударились в онемевшего монаха.
«Господи, спаси и сохрани! Per Christum, et cum Christo, et in Christo tibi Deo…»[6]
Но похоже, Видгнир сумел подавить в себе выплеснувшуюся на поверхность Силу и спустя несколько мгновений снова стал тем, кем был всегда.
— Спасибо, — ударил в голове монаха голос Гладсхейма, обращённый к Видгниру. — Не все из нашего народа хотят остаться в Мире Изначальном, он опостылел им. Возможность уйти туда, где всё ещё обретаются наши родичи, только одна — если ты привезёшь с Запада то, что ищешь, и откроешь нам Двери Миров.
— Ты хочешь уйти, Гладсхейм? — удивился Видгнир.
— Я — нет. Я останусь здесь навсегда. Но не все айфар принадлежат к роду, из коего происхожу я. Те, что из двух других колен нашего народа остались здесь, поныне помнят о величии и благости Сил и хотят вернуться в их обитель. Без тебя это сделать невозможно. Посему и просим мы духов Мира Мидгард помочь вам в пути. Но не полагайтесь только на них…
Гладсхейм вдруг растаял, словно ветром его сдуло. Ни тебе «до свиданья», ни объяснений, ничего. Исчез — и всё тут.
— Ты чего в такую поздноту притащился? — бросил в возникшую темноту отец Целестин, прислушиваясь к оханью Видгнира и раздавшемуся грохоту. Поздний гость своротил на пути к очагу с тлеющими под золой углями подставку для книг. — Или звали тебя?
Воспитанник раздул угольки и зажёг лучину, ткнув её в щель меж брёвнами.
— Почувствовал, что он тут, — последовал несколько запоздалый ответ. — Вот и прибежал. Что тебе Гладсхейм ещё говорил?
— Уж не так и много. Вечно айфар недоговаривают… — И монах коротко поведал о словах лесного духа, касаемых Исландии. Видгнир внимательно выслушал и поднялся: