— Веришь, Емельяша, я будто чумой захворал. Свет не мил. И топиться побежал к Харитонову дубу...
— К дубу?
— Растет у нас у берега речки дуб-сирота, вроде меня, кличут Харитоновым, — с хрипотцой в голосе пояснил Ермолай и поведал печальную историю.
В стародавние времена, когда в этих местах помещик-барин господствовал над всеми, в Поречье жил хлопец-богатырь, курчавый да ладный, единственный сын повитухи Иванихи. И полюбил он, Харитоша, дочь барина Янину. Миловались они потаенно до тех пор, пока свирепый отец не выследил их и не запер в покоях дочь.
Долго горевал Харитон, осунулся, почернел от горя. Но однажды прорвался он в бариновы покои и, схватив Янину на руки, как пушинку, вынес на волю. Барин учуял и собачью погоню учинил. А Харитон с Яниной к реке подались и — страшно сказать! — с крутого берега в самую кручу бултыхнулись. И поглотила влюбленных навеки Птичь-река... Убивалась Иваниха. Каждый день к берегу ходила — все в воду глядела: не покажется ли ее Харитоша? Потом у той кручи дубок посадила, который Харитоновым нарекла, и каждый божий день навещала его... Давно уже нет Иванихи, а дуб ее, который люди зовут Харитоновым, растет себе и растет. Один сиротливо стоит у реки. Рвут его ветры, стегает дождь, сечет град, но Харитонов дуб глубоко забрался корнями в землю и не страшны ему невзгоды.
— Мы с тобой, Емельяша, направление держим к Харитонову дубу. Там и переправимся через Птичь.
Хотел было Емельян спросить Ермолая, как это он живой остался, ведь тоже надумал было топиться, да решил промолчать — не стоит старую рану бередить. Но про фельдшерицу-красавицу все-таки спросил: как, мол, жизнь ее сложилась?
— Не ведаю. С очей сгинула. Вместе с учителем у Сибирь подалась...
Вскорости они действительно вышли к дороге, за которой лес начинался и тянулся до самой реки, где и возвышался дуб-исполин.
— Вона, смотри-ка, Харитоша стоит, — обрадовался Ермолай. — Ветками шевелит, будто нас кличет.
Емельян увидел тот дуб. Но и странную картину его глаз поймал. Левее дуба стоит повозка, пасется корова, и двое мужиков женщину не то куда-то толкают, не то волокут.
— Видите? — спросил напарника Усольцев.
— Бачу. Штось неладное...
— А ну-ка, поближе подойдем. — И Емельян, а за ним и Ермолай, согнувшись, перескочили через дорогу и оттуда ползком добрались до кустов, росших на лугу, и уже отчетливо увидели немцев, волокущих женщину к дубу.
— Стрелять нельзя, — шепотом говорил Емельян. — Пуля и ее может задеть. Подождем.
Ждать пришлось недолго. Немцы силой дотащили женщину к дубу и, веревкой обмотав ее, привязали к стволу. Потом, накинув корове на рога поводок, повели ее к повозке.