Несколько секунд юное отражение сидело неподвижно. На лице – испуг.
– А… если она… в смысле, персоналия… сама не знала, что этого нельзя?
– Ну как это не знала! Тебя ж, когда в зеркало принимали, сразу обо всем предупредили, верно? Что можно, что нельзя… Вот и с остальными так же.
– А чего ж ты меня вчера… – Егор ошеломленно оглянулся на павильон. – В пустую коробку… да еще сквозь стену!..
– Сравнил! Это запрет административный… Ну влез ты в пустой павильон! Делов‑то! Кто тебя там с той стороны увидит? Ну, нарушил, ну, так что ж теперь? Распорядитель поругает – и только… А вот в отразиловку самовольно вломиться, да еще и в образе покойника – это ты уже, считай, высший запрет преступил… Высший! Чувствуешь разницу?
Егорка встал. Физиономия его была задумчива. Постоял – и направился к серой коробке павильона.
– Э, ты куда? – окликнул его дядя Семен.
– Сам же говоришь: поругает – и только, – не оборачиваясь, отозвался тот.
Оказавшись в пограничном зазеркалье, заглянул под стол, но отражения осколка там, естественно, уже не было. Надо полагать, вчера Василий в припадке трудолюбия выкинул его вместе с прочим мусором. Жаль…
Не обращая внимания на возмущенное шушуканье обслуги, Егор покинул павильон и, покопавшись в сваленной у входа груде неодушевленки, обнаружил искомое. Стеклянный ятаган заметно помутнел, однако выбирать было не из чего. Вернулся в отражение комнаты, хотел задернуть штору, но штора отсутствовала. Должно быть, отмокала в ванной. Тогда он просто пододвинул стул и, сев спиной к зеркалу, уставился в осколок. Потом вспомнил, что при этом еще нужно ругаться, – и негромко ругнулся.
Честно сказать, Егорушка не столько хотел подманить таким образом своего по жизни двойника, сколько надеялся снова увидеть женское лицо из зазеркалья‑2.
Зачем? А черт его знает, зачем! То ли окончательно убедиться: она или не она, – то ли просто так, из нездорового любопытства…
В осколке смутно отражалась его собственная физиономия и ничьей другой становиться не желала.
Наличие в зазеркалье ментовки, пусть даже незримой и безымянной, не на шутку встревожило Егора. Ментов он не любил уже в силу своего происхождения, и поэтому загадочная, гонимая персоналия Ирины Полупаловой стала ему теперь много ближе и симпатичнее.
…А ведь получается, что, если бледненькое рыжеватое отражение покойной выставят из зазеркалья‑1, то одновременно из зазеркалья‑2 выставят отражение его отражения, а из зазеркалья‑3 – отражение его отражения его отражения… и так далее. Интересно, куда? В предыдущее зазеркалье?.. Нет. Во‑первых, какой тогда смысл выставлять, а во‑вторых, они же все, эти миры, друг от друга изолированы! Дядя Семен вроде врать не станет… Проще уж предположить, что отражения естественного порядка тоже как бы слоистые. А то неувязка выходит: в зеркалах их – до чертовой матери, а в воде – всего одно?