— Вернись, вернись, вернись!
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, но сзади никого нет.
— Вернись, — голос будоражит темноту, и она отзывается возмущенными волнами.
Да он просто издевается! Я встаю, чтобы найти его и сказать, что не вернусь, ни за что на свете не вернусь. Мне хорошо здесь, не больно и не страшно, а еще здесь я никому не мешаю и…
— Вернись! — голос отступает, я иду за ним. Тяжело, темнота сгущается, становится похожей на кисель, она пытается удержать, остановить, хватает за одежду и вязкой резиновой паутиной опутывает ноги.
И дышать тяжело. Почему она не хочет, чтобы я дышала?
— Вернись, — теперь голос не просит, он требует, он нагл и настойчив.
— Иди к черту! — кричу я в ответ и… просыпаюсь?
Я просыпаюсь? Это был всего лишь сон? Поединок, мир на кончике лезвия, замерзшее время, Тора и темнота, которая не хотела отпускать меня?
Здесь тоже темно, точнее сумрачно, длинные тени и знакомый низкий потолок отвратительного буро-зеленого цвета, плывет, плавится, а в глазах мушки. И дышать тяжело.
Если то, что случилось, — сон, то почему мне тяжело дышать?
Пытаюсь встать и не могу, вместо тела — комок ваты, а в голове неприятная легкость, от которой к горлу моментально подкатывает комок тошноты. А потолок кружится, по часовой стрелке, но если сильно присмотреться, то против.
Нелогично.
Закрываю глаза, но становится только хуже — бурая, расчерченная тенями юла пускается в пляс, и я понимаю, что еще немного и меня попросту вырвет. Стыдно.
Зато из кружения появляется мысль — если мне настолько плохо, значит, поединок состоялся, то есть первая часть сна — это не совсем, вернее совсем не сон. А дальше? Дальше не знаю. Снова ухожу.
Возвращаюсь.
Неудобно. Лежать в капсуле дьявольски неудобно, трубки в руках, трубки в носу, трубки в груди. Понимаю, что без них никак, но лучше бы никак, чем так. А еще Рубеус пришел. Мораль читать будет. Какого лешего? И без этих проповедей тошно.
— Ну и чего ты хотела добиться таким образом?
Я молчу, делая вид, что разглядываю стену. Голая и некрасивая, краска легла неровно, и кое-где образовались потеки. Мне хотелось пощупать темно-коричневые капельки, чтобы убедиться, что они и вправду застыли.
Что касается вопроса, то вряд ли мой ответ, что хотела я всего-навсего умереть, понравится Рубеусу. Он разорется, и я буду чувствовать себя еще более погано, чем сейчас. Хотя вряд ли такое возможно.
— И тебе не стыдно?
Стыдно, еще как стыдно. Но опять молчу. Капельки на стене обитают стаями, в одной семь, а в другой — целых девять особей. Или капли краски это не особи? Когда думаешь о чем-то постороннем, стыд исчезает.