— Я просто иногда не понимаю тебя. И тогда делаю то, что причиняет боль. А я не хочу, чтобы тебе было больно.
И снова ложь, упакованная в красивые слова. Мне так хочется поверить, заплакать, уткнувшись носом в подушку, придумать себе, что все услышанное правда, но… но это же всего-навсего слова, пусть они и кажутся искренними, но я-то знаю, сколь мало значения да-ори придают словам. А Рубеус стал настоящим да-ори.
Он говорит, а я слушаю. А слов слишком много для меня одной. И не желаю больше слушать — еще немного и я поддамся соблазну, поверю, а верить нельзя.
Я уже поверила ему однажды.
— Ты ведь не уйдешь? Ты останешься?
Молчу.
— Коннован, пожалуйста, ответь. Я хочу, чтобы осталась. Мне нужно, чтобы ты осталась.
— В качестве кого, Рубеус?
Секундная пауза, у него нервно дергается левый глаз, кажется, все-таки разозлился.
— Хорошо. Тогда… Коннован Эрли Мария, ты помнишь о том, что по праву победителя я могу выставить тебе… цену. — На этом слове он запнулся. — Ты никогда, ни при каких условиях не станешь причинять себе вред. Никаких попыток самоубийства, ни явных, ни закамуфлированных под вызов, бой или иное действие. Понятно?
Более чем понятно. Значит, его чувство долга по отношению ко мне распространяется достаточно далеко, чтобы выдвинуть условие столь идиотское.
— Мне клятву дать?
— Хватит и слова. Я тебе верю.
А я ему нет. Я больше никому не верю.
— Извини, — Рубеус поднимается. — Но я не могу допустить, чтобы ты сделала какую-нибудь глупость. И мне жаль, что так вышло…
— И ты извини. Я наверное, чересчур многого от тебя ждала и… даю слово. Только, если можно, не приходи сюда, ладно? Одной мне проще. К одиночеству вообще несложно привыкнуть.
Вот и конец разговора. И стало только хуже, хотя недавно мне казалось, что хуже быть не может. Оказывается, может.
Надоело плакать в подушку. Скорее бы чертова дыра затянулось достаточно для того, чтобы уйти отсюда, не важно куда, лишь бы подальше…
Слезы закончились с визитом Карла, я давно его ждала и, честно говоря, опасалась. Слишком хорошо его знаю, чтобы рассчитывать на снисхождение. Убьет. Впрочем, оно и к лучшему.
Он появился спустя три дня после нашего с Рубеусом разговора, когда рана затянулась настолько, что я могла сидеть, и даже подумывала о том, что еще через пару дней и вставать можно будет.
— Ну, здравствуй. — Светлый костюм, черный стетсон, букет цветов в руке. Кажется, все будет хуже, чем я предполагала. Ожидания оправдались в полной мере: поставив цветы в вазу, Карл наградил меня хорошей затрещиной.
— Это только начало, — пообещал он. — Это же надо было додуматься?! Помереть захотелось? Так пожалуйста, ноги в руки и на передовую, хоть польза какая-то будет. Истеричка.