— Хороша карьера, правда? Из повстанцев в пастухи… а мог бы в замке остаться. — Голос ввинчивался в плавное течение мыслей. — Жил бы нормально, кропал бы свою книгу, а тут…
— Мне хорошо, — Фома лежал, заложив руки за голову, вверху сквозь шелестящее облако листвы просвечивало ярко-синее небо, и запах черемухи не казался таким уж назойливым. Ведь действительно хорошо… мирно и спокойно, настоящее счастье. А пастух… ну так что сделаешь, если ни к какой иной работе он не пригоден. Тут же и сил много не надо, и умения особого, лежи себе, приглядывай за коровами.
Фома закрыл глаза и, наверное, заснул-таки, потому что оглушительно-болезненный удар по ребрам стал для него полной неожиданностью. Если бы не сон, он бы…
— Тоже ничего не сделал, — пробурчал голос. И наверное, был прав, против троих оборванцев, грязных, воняющих потом и мочой, у него не было шансов. Конечно, если бы пистолет… пистолет в сумке, а сумка лежит в яме между корней, вроде и недалеко, только руку протяни, но как тут протянешь, если прижали к земле да так, что и вдохнуть получается через раз.
— Подыми его, Харр, говорить буду, — хриплый голос, рыжая спутанная борода и глаз, перевязанный серой от грязи тряпицей.
— Чего уставился? — Одноглазый сплюнул под ноги.
— Да так, ничего.
Первая боль прошла, и Фома пытался восстановить дыхание. Держали его крепко, не вырвешься, да он и не пытался, что толку вырываться, если их трое, а он один и без оружия.
— Пастух, значит?
— Пастух.
А солнце-то к западу скатилось. Это ж сколько он проспал? Выходило, что долго. Ох и прав Михель, никакого с Фомы толку, даже пастуха и того не вышло… уведут стадо.
— Деревня где? — поинтересовался кто-то, кого Фома не видел, от человека разило чесноком и чем-то еще, гнилым и темным.
— Слышь, чего тебя спрашивают? Деревня где?
Фома молчал, судорожно соображая, чего делать дальше. Показывать путь к деревне нельзя, а вдруг здесь не трое, а больше? Какая-нибудь банда, оголодавшая и бесшабашно-отчаянная, которая не станет обращать внимание на то, что деревня находится под защитой Хранителя.
— Ну, где деревня? — тот же голос, и болезненный удар сзади, упасть не позволили, держали за шиворот, ожидая, пока Фома отдышится. А он вдруг понял, что его убьют, и не важно, расскажет он про Кахеварденнен или будет молчать дальше.
— Да чего ты с ним возишься, Харр, не видишь, у парня со страху речь отняло.
Смех. Одноглазый довольно щурится и нарочито медленно вытаскивает из-за пояса нож.
— Ну, не хочешь говорить, дело твое… давай, Ухо.
Тяжелые ладони ударили по плечам, заставляя опуститься на колени, но Фома выстоял… почему он такой бестолковый, в сумке ведь пистолет, а сумка у дерева, с голыми руками против троих не повоюешь.