— Сколько?
У меня кусок в горле застрял. Нет, я конечно знала и о проекте, и об экспериментах, но не точные цифры.
— Тридцать, — подтвердил Карл. — У тебя, насколько могу судить, около семидесяти — семидесяти пяти. Прибавь сюда повторный ожог, уже не солнечный, а температурный и длительный период голодания. Ты просто-напросто не могла выжить. Однако выжила. И я искренне рад.
Я ему поверила.
— …но организм твой находится на крайней степени истощения. Восстанавливаться придется долго, не день-два, как раньше, а год, или десять, или сто…
— Или вообще никогда.
— Вполне возможно и такое, — Карл отхлебнул прямо из бутылки. Прежде за ним подобных вольностей не водилось. — Но я склонен полагать, что со временем все наладится. И в конечном итоге, красавицей ты никогда не была.
— С-спасибо.
От подобного комплемента пропал аппетит. Я знаю, что была не слишком-то красива. Но ведь и не уродлива, как сейчас.
— Ты выжила, Коннован, а это главное. Остальное — не так и важно, поверь моему опыту. — Карл, откинувшись на спинку стула, зевнул. Вежливый намек на то, что тема закрыта. — Лучше скажи, что собираешься делать дальше? Знаю, ты приняла приглашение Рубеуса.
— Ты против?
— Да нет, в общем-то дело твое. Но ты уверена, что ты хочешь именно этого?
Чего он ждет? Сомнений? Отказа? Вежливого отступления: прежде я всегда отступало, стоило Карлу усомниться в правильности выбранного пути. Но "прежде" — это так давно.
— Он мне нужен. Я шла ради него. Тебе интересно, почему я выжила? Я хотела выжить, я хотела вернуться к нему. Я разговаривала с ним там, когда совсем тошно становилось. Когда оставалось одно желание — лечь и сдохнуть, я…
— Я понял. Не кричи, — Карл жестом обрывает монолог признаний. — И, поверь, мне жаль, что так получилось. Я просто надеюсь, он знает, что делает. Ладно, не бери в голову. Лучше попробуй белое, по-моему, чуток кисловато.
Странный разговор оставляет легкий привкус страха. А вино и вправду кисловато.
Фома.
Печь пышет жаром, который стекает с выбеленных боков, расползаясь по комнате. Сидеть рядом с печью невозможно, и Фома отодвинул стол к окну. Тем более, что оттуда удобнее наблюдать за Ярви.
Смотреть на то, как она вышивает, приятно. Игла серебряной искрой мелькает в тонких пальцах, а длинная цветная нить ровными стежками оседает на жесткой мешковине. Нитки с иголкой принес Михель, и круглые, деревянные пяльцы, и пять метров жесткой ткани, вроде бы как в подарок от Гейне.
После визита Рубеуса Ярви стала спокойнее. Скарт носила не снимая, и даже решалась выходить на улицу, но только с Фомой. Ну или Михелем: вот уж кто принял решение Повелителя если не с радостью, то хотя бы с облегчением, которого и не пытался скрывать.