Обоз тем временем продолжал путь под охраной десятка комон-ников. Добрыня, спрыгнув с седла, медленно прошел вдоль строя, дергая за вкривь и вкось надетые пояса и перевязи.
— Кто старшой? — спросил он. Взгляд воеводы не предвещал ничего хорошего.
— Ить яз и есмь, — ответил хозяин злополучного меча, прилипшего в ножнах.
— Ты-и-и?!
— Яз, а што? — ответил тот и зарделся.
— Каково же ты службу княжецкую правишь, куриный истребитель? А ежели ворог наскочит, как защитишь ты княжича и болярыню? Отвечай!
— Дак ить, Перун не выдаст, свинья не...
— На княжецком питье да еде разбух, ако клоп! Шесть гривен погодно плачено тебе на каждого ратника с казны княжецкой. А ты-и-и!.. А ну-ка, братие! — проревел Добрыня. — Всыпьте ему батогов!
«Молодцы-удальцы» стояли, вытянувшись, словно каждый жердь проглотил. Лица их были белее первой пороши.
Гриди мигом повалили виновного, сорвали с него порты, повалили наземь, свистнули гибкими ивовыми прутьями.
— Ай-уа-а-ай! — взвыл наказуемый.
— Головой ответишь перед великим князем, короста лешачья. Вдарь сильней, штоб помнил мою доброту! — приговаривал воевода, обходя строй.
Тут он заметил, что не все были схожи со своим старшим. Трое Молодцов отличались справными кольчугами и шлемами, наконечники их копий поблескивали, перевязи и пояса золотились начищенными бляхами, а щиты наново покрашены в червоный «княжий» цвет. Глаза Добрыни чуть потеплели. Один из тройки, статный курносый богатырь, молодой, высокий и белобрысый выступил на шаг вперед.
— Дозволь воевода, слово молвить! — сказал он звонко.
Добрыня живо повернулся к нему, приказал внезапно:
— А ну-ка вытягни меч.
Тот вырвал из ножен отполированный до слюдяного блеска клинок.
— Сруби-ка ту березку: — Добрыня показал на росшее неподалеку деревцо с руку толщиной.
Юноша ринулся вперед. Сверкнула молния — и ствол, косо срубленный, воткнулся в рыхлую землю. Березка, будто нехотя, повалилась в траву.
— Любо! Сказывай.
Парень не глядя бросил меч в ножны и заговорил без страха:
— Виноватые мы перед князем, воевода. Спору нет. Да ить из тех шести гривен на ключ, што из княжецкой казны давать нам велено, до нас доходило только пять кун. А об еде и питье сами мы должны были промышлять. Из десяти коней ратных, што словом княжьим пригнать нам велено, привели три кобылы-клячи. Дак оне издохли той же зимой...
Добрыня нахмурился, помахал рукой. Гриди отпустили несчастного старшого. Тот вскочил, кряхтя, стал натягивать порты.
— Дак што нам было делать? — продолжал парень. — Не пропадать же с голодухи. Вот и взялись за кленовые рогалики сохи-кормилицы, да стрелки легкие приноровились веверицам в око пущать. Винимся мы воевода. Не гневайся, ан выправим грех свой перед великим князем и Перуном...