Сами себе. Сами — себе. А вот ответить себе же да решить: возьмусь-ка я да сам сделаю то-то и то-то, чтоб лучше стало, — где были такие-то люди? Однако, жить так продолжали. Если всё в той жизни можно назвать было жизнью.
Что? Опять вопрос — почему? Почему продолжали? А потому и жили под такие вот вопросы, что из ничего — ничего и не происходит, тем более такие, как у нас, крутые виражи. Ничего само собой не деется и не сдеется. Никак! А то будто пришёл Горбачёв, и следующие за ним, и взяли такую подножку подставили народу, что он, народ, свалился, значит.
Да, свалился народ, всё видим, и теперь ноет и плачет, и голосит, и вопрошает: почему? Но как же не понимать, что ничего никогда в жизни не происходило и не происходит само собой. У Даля вон не зря пословица народная записана: «всё это не cвалилось с неба». Да, и время наше страшное, история эта наша — да разве не мы сами, не сам народ их сотворил, каждый, кто в России живёт. Так пусть сам и отвечает, а главное, пусть сделает что-нибудь, пусть делает, делает!
Глупый вопрос, стандартный для меня вопрос— как дальше жить. Да как Бог велел, так и живи!
Когда ко мне с таким вопросом приступают, всегда отвечаю: что вы мне-то этот вопрос задаёте, а не истории? Не каждый сам себе? Каждый же человек — история, её частичка в судьбе страны.
Вот вы себе — каждый! — и задайте этот вопрос. И честно на него ответьте.
Нас же Христос учил заповедям: не убий, не укради, не возжелай чужую жену, ничего чужого не захоти и не возьми. Всего-то три-четыре заповеди навсегда надо запомнить. И следовать им. И всё в порядке будет.
И есть же нации, народы, которые стараются следовать этим заповедям, — ну и живут более или менее.
Да! Не убий, не укради, не пожелай жены ближнего твоего, трудись в поте лица своего — и будешь счастлив в труде своём и трудом своим. Что ж, говорю, не следовали им, этим заповедям господним? Вас в революцию так называемую поманили, значит, дешёвым хлебом, чужими пайками, наделами, свободными бабами — и вы побежали за картавым за этим, за маленьким, как его Бунин называет, — чего за ним побежали-то? И что же бывает хорошего, если побежишь за кем-то, орущим сдуру. Не по своему разуму, без разбору побежишь — куда прибежишь?
Одних гоняли, другие молчали — и всё терпели это. Вот и дотерпелись. Вот все и прибежали, куда совсем не все хотели прибежать, правильно, говорю? Кивают: мол, правильно. Да, а теперь вот вернуться не можете. Ослабели. И думать — тоже ослабели! За вас всё время думали, жизнью вашей руководили. При вас разоряли крестьянство, вас разоряли! Гоняли из барака в барак, из района в район, а вы терпели всё это, и вас сделали «перекати-полем», а как ещё называть «вербованного»?. . Терпели? Так что же сами-то с себя теперь не спрашиваете? Почему—с нас или с кого другого? Не с себя?