Весть о выздоровлении Василя наделала столько же шума, сколько и известие о его прежнем несчастье. Об этом говорили в Бернатах и в Радолишках, в Вицкунах и в Нескупой, в Поберезье и в Гумнисках. А оттуда вести шли дальше: до усадеб Ромейкув и Кунцевичей, в большие деревни над Ручейницей. Там, правда, люди этим интересовались меньше, но тут, под боком, о необыкновенном выздоровлении на мельнице говорили все.
Однажды, когда в конце февраля на вырубке в Чумском лесу падающая береза придавила хозяина из Нескупой Федорчука, соседи посоветовали везти его на мельницу к Антонию Косибе. Привезли его умирающим, горлом шла кровь, он уже и стонать перестал.
Розвальни, которые тянула маленькая пятнистая лошадка, остановились возле мельницы. Антоний как раз нес мешок с отрубями в амбар.
— Спасай, брат, — обратился к нему один из староверов. — Соседа нашего деревом придавило. Четверо малых детей сиротами останутся, потому что мать в прошлом году похоронили.
Вышел и Прокоп, а они к нему, чтобы слово замолвил.
— Твоего сына вылечил, так пусть и Федорчука спасает.
— Не мое это дело, добрые люди, — ответил Прокоп серьезно, — ни запретить, ни приказать я не могу. Это он сам решает.
Тем временем Антоний отряхнул руки от муки и стал на колени возле саней.
— Везите его осторожно, — сказал он минуту спустя. — и несите за мной.
После выздоровления Василя Антоний остался жить в пристройке. Там было ему удобней, да и все равно она стояла пустой. Туда и занесли Федорчука.
До вечера Антоний занимался им, а когда стемнело, вошел в избу, где его ждали мужики из Нескупой.
— Слава Богу, — сказал он, — ваш сосед крепкий мужчина, позвоночник остался целым. У него сломано только шесть ребер и ключица. Отвезите его домой, и пусть лежит, пока кровью плевать не перестанет. Как только кашлять захочет, пусть глотает лед. Ничего горячего ему не давайте. Левой рукой пусть не двигает. Заживет. Через дней десять пусть кто-нибудь за мной приедет, тогда я посмотрю его сам.
— А не помрет?
— Я не пророк, — пожал плечами Антоний, — но, думаю, если все сделаете так, как я сказал, то выживет.
Мужики забрали Федорчука и уехали. Не прошло, однако, и десяти дней, как из той же Нескупой привезли нового пациента. Работник одного из хозяев при рубке льда на реке поскользнулся, замахнувшись, и раздробил себе топором стопу почти до кости. Или топор был ржавым, или из лаптя грязь попала в рану, но нога на глазах чернела. Сам пострадавший понимал, что началась гангрена.
Антоний только покачал головой и сказал:
— Я тут уже не помогу. Нога пропала.